— Я здесь, сын мой, — Жрец Лупы опустился на колени и положил руку на лоб Сариса. — Ты был моей главной опорой среди твоего народа. Я явился потому, что ты и твой народ нуждаетесь во мне. Если на то будет воля моей Матери, я тебя исцелю!
Сарис попытался что-то сказать. Жрец своей ладонью закрыл ему рот — кто знает, что этот болван может сболтнуть! Сейчас толпа полностью была в его власти. Такой она и должна оставаться впредь.
Рана Сариса оказалась в значительно худшем состоянии, чем предполагал Жрец. Лезвие меча развалило ему грудь и перерезало правый бицепс. К счастью, главные кровеносные сосуды не пострадали, но как бы не началось заражение. Вонь, исходившая от раны, действовала сильнее, чем ее вид. Жрец громко сглотнул.
Горящие глаза Сариса встревоженно расширились.
Жрец Луны поспешно вытер воображаемые слезы.
— Мне больно видеть твои страдания, — произнес он, не забывая при этом закрывать Сарису рот. На какое-то мгновение Жрецу страстно захотелось, зажав ему нос, ладонью надавить на подбородок. Он представил себе закатившиеся глаза и вздымающуюся грудь Сариса, пытающегося глотнуть воздуха. Вот было бы поделом этому недоумку! Никто не давал Сарису право о чем-то договариваться с этими язычниками Скэнами. Отвратительными дикарями.
Дурак Сарис. Однако полезный. Жрец вздохнул. Он попытается спасти этого недоумка. Только надо придумать, как обернуть выгодой и его смерть, если эта вероломная деревенщина умрет.
Жрец склонил голову.
Люди Реки одобрительно забормотали при виде такой набожности, выказанной ради человека из их среды.
Выпрямившись, Жрец заставил себя снова осмотреть рану. После этого он громко произнес:
— Моя Мать говорит, что ты совершил большой грех, когда договорился со Скэнами без моего разрешения. Но ей известны твои благие намерения. Мать мне сказала, что, если ты искренне раскаешься, ты поправишься.
Глаза Сариса еще больше заблестели. Он сделал слабую попытку оттолкнуть мешавшую ему говорить руку Жреца.
Тому ничего не оставалось, как позволить ему это. Жрец злобно смотрел, как Люди Реки столпились вокруг Сариса, чтобы услышать его слова. Он почувствовал, что задыхается. Как это он раньше не замечал, какая вонь исходила от этих людей? Рыба, пот и грязь. Жрец замахал руками, заставив отступить ближайших к нему Речных.
— Я не хочу умирать, — вымолвил Сарис. Жрец подавил вздох облегчения. Если так пойдет и дальше, беспокоиться не о чем.
Прерывающимся голосом Сарис с трудом продолжил:
— Если Жрец Луны… истинный новый Сиа… Обратись к Луне. Спаси меня.
Жрец поднялся, не обращая внимания на протестующе хрустнувший коленный сустав.
— Отнесите моего сына в лагерь, — сказал он воинам, доставившим Сариса, — я буду молиться о нем.
Воины подняли импровизированные носилки. Сарис застонал. Седой воин, стоявший за носилками напротив Жреца Луны, хмуро посмотрел на него.
— Верховный Вождь всех Людей Реки знал о намерениях Сариса. Он их одобрил. Он также осматривал раны Сариса два дня назад. Он сказал, что Сарис умрет. То же говорю и я.
Сарис глухо застонал. Жрец сделал знак, чтобы раненого унесли. Обращаясь к седому воину, он сказал:
— Будь осторожен, сын мой. Ты присваиваешь себе власть божества. Только моя Мать определит судьбу Сариса.
Воин плюнул под ноги Жрецу.
— Его убьют невидимые в его ране, а не Луна. Я, Весса, воин Людей Реки, верю в Церковь и не признаю никакой поддельной религии!
Злоба исказила лицо Жреца Луны.
— Ты бросаешь вызов моей Матери?! Рассерди ее, и она уйдет, забрав с собой свое могущество. — Зловеще улыбнувшись, он неожиданно предположил: — Ты и Сарис далеко не друзья, не так ли? Его смерть тебя бы обрадовала!
Это был удар по угрюмому презрению Вессы, однако он выдержал взгляд Жреца. В его ответе было больше бравады, чем вызова.
— Я спорю со всеми, кто говорит о союзе со Скэнами и кто последователь ложного Сиа. Сарис сам отослал нашу единственную военную целительницу. Вездесущий испытывает его. Я утверждаю, что ни ты, ни Луна не сможете ему помочь. Колдовство со змеей не может спасти человеку жизнь. Когда Сарис умрет, мы будем знать, чего ты стоишь.
— Он не умрет! — крикнул Жрец. — Я спасу его!
Осознав смысл ненароком вырвавшихся слов, Жрец прикусил язык. Он скользнул испуганным взглядом по толпе. Настроение людей явно изменилось, и он ощутил, как мурашки побежали у него по спине. Эти люди были как в трансе. Дитя божества обещало спасти их соплеменника!
С улыбкой Весса ждал, пока взгляд Жреца снова остановится на нем. Тот судорожно соображал, что ему сказать. Разве он не говорил, что Сарис должен искренне раскаяться? Только его Мать-Луна могла оценить искренность Сариса.
Весса нанес удар именно по этому аргументу:
— Ты утверждаешь, что обладаешь властью. Сарис будет жить или умрет по твоей воле.
Позже Жрец сидел в одиночестве на крутом берегу и неотрывно смотрел на реку. Встревоженно оглянувшись, чтобы убедиться, что он действительно в одиночестве, он с облегчением заметил свой эскорт из кочевников Летучей Орды, готовящих ужин. Его переполнило чувство искренней привязанности к ним.
Было грустно, что чувство привязанности, а лучше было бы сказать обожания, возникало в связи с такими низшими существам! Жрец снова повернулся к реке. В итоге он всегда оставался одиноким.
Конвей понимал. Вероломный, сопротивляющийся Конвей. При одном упоминании этого имени Жрецу Луны хотелось рычать от ярости. Конвей все время общался с кочевниками, притворяясь, что искренне помогает им, а на самом деле плел заговор со лживыми, бездушными и продажными рабами, чтобы низвергнуть божество. Это было действительно отвратительно. Несчастный Конвей, распространяющий заразу. Зараза и оружие-молния лишили Летучую Орду сокровищ Врат.
В ярости Жрец ударил кулаком по своему бедру. Боль, вызванная ненамеренно сильным ударом, возвратила его мысли к стоявшим перед ним проблемам.
Тот воин, старый безобразный Весса — вот проблема. Он говорил о колдовстве.
Сарис должен был выжить, но как?
К вечеру раненый стал еще слабее. Он грезил о воде. Ничего не сказав, один из кочевников отправился в степь. Жрец был уверен, что тот дезертирует. Он ему никогда не доверял. Шрам, навсегда придавший его лицу пренебрежительное выражение, говорил о многом. Жрец упрекнул себя за то, что прежде не подверг этого человека испытанию. Теперь уже было слишком поздно.
Сумерки уже начали приносить облегчение выжженной земле, когда кочевник возвратился. Он протянул Жрецу Луны горсть листьев.
— Что это? — Вся накопившаяся подозрительность проявилась в этом пренебрежительном отрывистом вопросе.
— Моя мать называла эти листья болевой травой. Она готовила из них для нас чай, когда мы не могли заснуть или если ранились.
