Прикрыв уши ладонями, Джалита прижалась спиной к стене.
— Я не хочу слушать!
Криво усмехнувшись, настоятельница снова кивнула.
— Опять я слишком прямолинейна. Я не хочу ввести тебя в заблуждение. Не думай, что Эмсо нелоялен. Он просто старомоден и против этого нового учения, которое так нравится Гэну.
— Церковь все еще сильна и станет еще сильнее. Я слишком молода, слишком слаба, чтобы ввязываться в эти дела, настоятельница. Я причинила бы больше вреда, чем пользы. Но я люблю Церковь и верю в нее. В конце концов она победит. Ты увидишь.
— Спасибо. Твоя вера столь же хороша, как и велика. Я учусь у тебя, — с тем, тихо закрыв за собой дверь, настоятельница вышла. Шаркая ногами, она повернула за угол. Там она остановилась и, потягиваясь, выпрямилась. Когда она улыбнулась, ее глаза были прищурены, как у человека, заглядывающего в печь, где железо превращается в сталь.
А Джалита стояла у окна в своей комнате. Откинув голову назад, она почти беззвучно смеялась. Ее радость казалась зловещей. Потом она сжала в руках воображаемое удилище. Снова рассмеявшись, она отклонилась назад и рывком подняла это удилище.
— На крючке! Вместе с наживкой!
На этот раз раскаты ее смеха были слышны далеко вокруг в ярком свете солнца.
Глава 20
В Зал аудиенций развязной походкой вошел вестник. На скулах у Гэна проступили яркие красные пятна. Эмсо, стоявший рядом с Гэном, успокаивающе притронулся к его руке.
С трудом сдерживая себя, Гэн спросил:
— У тебя для меня сообщение?
Вестник поклонился. На голове у него была мягкая кожаная шапка в форме длинного конуса. Сорвав шапку с головы, он швырнул ее на пол и выпрямился, отставив в сторону одну ногу, как бы приглашая полюбоваться на себя. Его рубашку покрывали красные, белые и зеленые вертикальные полосы, зеленые брюки — красные квадраты размером с ладонь.
— Я имею честь доставить сообщение Мурдату, правителю Трех Территорий.
— Тогда знай, я — Гэн Мондэрк, называемый Мурдатом. Говори.
Вестник сделал шаг к нему. Собравшись с духом, он заговорил хриплым шепотом. Гэн почти услышал голос женщины, которая теперь стала Сестрой-Матерью:
— Мы с тобой разные, Гэн Мондэрк, но нет ничего, о чем бы двое практичных людей не могли договориться. Мне предложен союз с человеком, который поклялся тебя уничтожить. Я вынуждена согласиться потому, что я слаба. Если только ты сам не сделаешь мне иного предложения. Церковь должна быть единой. Она не может быть такой без тебя. Не заставляй меня сделать выбор не в твою пользу. Не заставляй меня уничтожить тебя, объединив усилия с твоими врагами.
Какое-то время вестник продолжал стоять, вытянувшись в струнку. Черты его лица были искажены от усилий, затраченных на пересказ сообщения именно теми словами и в той тональности, как оно было сообщено ему. Его лоб покрылся капельками пота. Дрожа всем телом, он принял свой прежний вид.
— Все? Это все сообщение?
— До последнего слова, так, как оно было сказано мне.
— Ты об этом ничего никому не говорил?
Посланец надменно ответил:
— Нам доверяют потому, что мы ничего не раскрываем, ни посылающему сообщение, ни его получателю, никому! Я бы никогда ничего не открыл о тебе.
Это был заслуженный упрек, который Гэн принял молча. Он отпустил этого человека, кратко, но вежливо его поблагодарив. Гэн скорчил гримасу и, повернувшись к Эмсо, поднял вверх руки.
— Он сказал правду. Сообщение таково, что я должен сохранить молчание. Я бы очень хотел обсудить его. Мне кажется, что ты бы быстро нашел ответ пославшему его. Ты мне всегда давал верные советы. Прости.
— У каждого свои секреты. Есть они и у Гэна, у Мурдата их больше. Мне кажется, что даже у меня найдется парочка. Иногда я просто не могу вспомнить, — и Эмсо с удовольствием подмигнул.
Гэн рассмеялся.
— Ты все понимаешь. Меня это всегда удивляло!
— Меня это самого удивляет. Иногда я думаю, что это из-за страха. — Эмсо вдруг стал совершенно серьезным. — Вокруг тебя запахло безрассудством. Я не могу этого объяснить. Это как если бы ты каждый раз делал ставку, ставя на кон все, что тебе принадлежит, понимаешь? Тем, кто тебя любит, приходится повторять твои ставки.
Гэн осенил себя Тройным Знаком, подразумевавшим Того, чье имя никогда не произносилось.
— Конечно, я хочу, чтобы меня окружали верные друзья. Я веду за собой, но не приказываю, Эмсо. Я командую Волками, но это потому, что мы все сражаемся за одно и то же.
— Люди идут за тобой потому, что ты им даешь надежду. Даже теперь, когда мы окружены племенами, которые намерены нас уничтожить, ослабленные мором и войной, народ Трех Территорий знает, что Мурдат приведет их к победе, миру и изобилию. Они будут сражаться насмерть, веря, что уцелевшие все это увидят. А что касается меня, то я знаю, что война такая игра, которая никогда не кончается.
— Тогда зачем вообще сражаться?
— Я был потерпевшим поражение человеком, который сражался за побежденную страну, жаждущим только смерти, когда ты пришел к Джалайлу. Что-то подсказало мне, что ты, побитый, отверженный мальчишка, найдешь способ спасти нас от Алтанара. Мне не верилось, но я должен был верить. Ты дал мне больше, чем жизнь. Поэтому я и сражаюсь.
— Ты мне ничего не должен.
— Никто не говорил о долгах, — голос Эмсо стал резким. — Я тебе благодарен, но не настолько, чтобы жить ради тебя. Я живу так, как считаю нужным, Мурдат, и умру я по-своему. Моя жизнь принадлежит мне. Снова и навсегда.
Гэн широко улыбнулся. Он прижал свой правый кулак к правому уху в салюте Волков.
— Я слышу. Я понимаю. Эмсо принадлежит самому себе. Пусть вестники спешат во все стороны с этой вестью!
Эмсо забормотал, прокашлялся и наконец выдавил усмешку, подтвердившую, что он понял шутку Гэна.
— Это довольно серьезный вопрос. Я не могу легко об этом говорить, поэтому я становлюсь грубоватым. Все, молчу. Обещаю. Одного раза достаточно. Но замечу, что почти каждый воин в стае разделяет это чувство.
— Они тоже опасаются моего «отчаянного» поведения?
— Я вижу больше озабоченности, чем страха. У тебя на уме нечто такое, чего ты опасаешься больше поражения, больше смерти. Я ожидал, что ты атакуешь Ква. Я видел, как мужчины уходили в бой, решив погибнуть, видел, как мужчины использовали бой как средство умереть. В твоем теперешнем поведении есть что-то от этого, но не совсем. Когда я впервые тебя увидел, ты сражался за справедливость, за надежду. Теперь я вижу только надежду, но больше не понимаю, на что ты надеешься.
— Я надеюсь на свободу. Мне не нужна ответственность. Никогда не думал, что ее будет столько.
