— Что ж, это не так плохо, как я думала, — сказала Тейт. Конвей притворно кашлянул, идя за палатку. Тейт, пытающаяся извиниться, не произнося извинений, являла собой поразительное зрелище. Оставив их выяснять отношения, он двинулся вниз по холму к воде.
Пляж был покрыт темным песком и камнями, не больше кулака каждый. Краем глаза Конвей заметил что-то серебристое. Когда он повернул туда голову, то ничего не увидел. Потом это повторилось снова. И снова. Его голова вращалась как флюгер, и хотя он знал, что там что-то есть, он не мог определить, что же это. Его терпение было уже на исходе, когда наконец он посмотрел прямо вниз, где небольшая струйка воды выплеснулась из дыры во влажном песке. Заметив одну, он сразу же увидел их всех. Маленькие струйки били вверх, словно дождь наоборот.
— Венерки! — воскликнул он, уже предвкушая их солоновато-йодистый вкус. Упав на колени, он принялся раскапывать одну из них. Холодная вода упорно заполняла ямку, как только он ее выкапывал, так что ему пришлось работать на ощупь. Каждый камешек казался венеркой до тех пор, пока он не вытаскивал его. Наконец он достал то, что действительно оказалось венеркой. Толстой, больше его ладони. Радостно гикнув, он принялся расширять дыру.
Набрать пару десятков моллюсков не заняло много времени. Большинство венерок были больше трех дюймов длиной. Используя рубашку, как мешок, он прополоскал добычу и направился в лагерь.
Солнце было уже низко, когда он добрался до вершины холма, где располагался лагерь. На западе горела первая ночная звезда. Пламя облаков выгорало, оставляя на небе нежный серый пепел.
Смотря на север, Конвей видел, как зеленые и золотые холмы теряли цвет и форму, поддаваясь наступлению ночи. Огромность мира, в который он попал, внезапно показалась слишком большой, чтобы ее можно было выдержать. Этот дикий мир был чужд ему. Логически думающая часть его мозга пыталась убедить его, заставить понять, что он был побежден. Его разум хотел, чтобы он наконец признал, что слишком умен для того, чтобы продолжать уже проигранную битву.
Он вспомнил, как спас Налатана. Хороший человек. Конвей заговорил в сгущающуюся темноту:
— Если бы не я, он бы погиб. Если человек спасает хорошего человека, пусть даже одного, не значит ли это, что у него есть цель в жизни?
Он неохотно припомнил и безжизненные тела, результат его смертельной потехи с верной винтовкой.
Это было зло.
— Они были дурными людьми. А Налатан — хороший парень. — Он чувствовал полное смятение. — Это никогда не повторится. Истерия. Вот что это было — истерия. Я совершил ошибку.
Он взглянул на небо, как будто стараясь найти ответ среди едва заметных контуров клубящихся облаков. Но ответа не было.
Он сам его сказал:
— Я буду тем человеком, который разорвет этот порочный круг. Я здесь, в этом мире и этом времени, чтобы сделать это. И пусть я буду ошибаться — не так сильно, как в прошлый раз, — но я буду творить добро. Это в моих силах.
Он поднял свой груз и, глубоко вздохнув, снова двинулся к лагерю. Он представлял одобрительные взгляды Налатана и Тейт, когда они увидят, что он им несет.
Тейт, его самый близкий друг. Она любит Налатана. Возможно, осознание этого займет у нее некоторое время, но она поймет.
Налатан, друг. Он влюблен в Тейт.
На мгновение Конвей почувствовал удовлетворение самим собой, почувствовал себя на своем месте. В безопасности. Легко и свободно.
Друзья.
Пока он не убьет Налатана. Или не умрет сам, защищая свою жизнь.
Печально. Но зачем думать о чем-то столь ужасном и далеком?
Отведя ветку в сторону, он услышал какой-то звук. Это остановило его. Скорее недоумевающий, чем настороженный, он подумал, что же это может быть.
Пели птицы. Где-то далеко лаял тюлень.
Звук повторился, когда он продолжил свой путь. Слабо. Пронзительная, резкая нота. Это было в его голове; в ушах звенело. Сердце бешено билось. Болезнь предъявляла на него свои права. Мерцающие огненные цвета слепили. Прислонившись к дереву, он смотрел, как они сливаются в сюрреалистические образы.
Он представлял себе дуэль с Налатаном, уклонялся от удара, торжествовал при виде окровавленной плоти.
Он страстно желал этого испытания.
Образы померкли, и реальность обрушилась на него, принеся груз вопросов.
Раньше он никогда не испытывал жажды насилия. Или он перенял это у людей своей культуры, людей, разрушивших мир? Или он стал таким же дикарем, убивающим, чтобы заменить недостаток логики?
Он вяло дошел до лагеря. Уронив венерок к ногам Тейт, он проковылял к палатке, которую делил с Налатаном. На их озабоченные вопросы он ответил, что прогулка и копание утомили его.
Его разбудили, когда все было приготовлено. Тейт объяснила, что она добавила покрошенных венерок и немного копченой грудинки к смеси для супа из высушенной кукурузы. Подымающийся от деревянных тарелок пар был слишком аппетитным, чтобы Конвей оставался в унынии. Между кашей, чаем из корней одуванчика и ненавязчивым вниманием со стороны друзей его тревоги отступили. Он ел, смеялся, вместе с Тейт разучивал песню, которую Налатан называл песней пламени. В ней говорилось о человеке, который освещал свой путь, она была очень печальная. Умиротворенные собаки сгрудились около хозяев. Додой крепко спал, свернувшись в плотный, теплый клубок.
Костер потух, когда Тейт и Налатан пошли к своим палаткам. Конвей с собаками стояли первую стражу.
Глава 53
С выбранной наблюдательной позиции хорошо просматривались три из четырех направлений, по которым можно было приблизиться к лагерю. Конвей смотрел, главным образом, на восток в сторону деревни. На западе, за холмом, пряталось сонно бормочущее море. Каждый, кто попробовал бы подобраться к лагерю с этой стороны, имел мало шансов быть незамеченным — на вершине холма четко вырисовывался любой силуэт. К тому же склоны холма покрывали густые заросли кустарника, преодолеть которые было непросто.
Вокруг было спокойно, поэтому он вздрогнул от неожиданности, когда рядом буквально из воздуха возник Налатан. В способности монаха-воина бесшумно пробираться сквозь любые заросли было что-то мистическое.
— Дурацкая шутка, — вспылил Конвей. Слова прозвучали слишком раздраженно, и это рассердило его еще сильнее. — Тебе повезло, что собаки сейчас не со мной. А если б они решили, что ты ко мне подкрадываешься? — добавил он, понизив голос.
— Я подождал, пока ты их отошлешь. Не хочу иметь дело с этими дьяволами.
— А меня, значит, можно не бояться? — все так же раздраженно выпалил Конвей и тут же пожалел, что не может взять эти слова обратно.
Налатан подошел ближе и спросил почти сочувственно:
— Что с тобой? Не мог же я в самом деле так тебя напугать.
