— С Ти?
Черты лица Налатана были практически неразличимы в сумерках. Он кивнул:
— Если бы мы смогли помешать ему встречаться с ней, может быть, он наконец-то понял бы, что многим из нас сначала кажется, что они нашли свою единственную настоящую любовь, а потом, расставшись на некоторое время, меняют свое мнение, хорошенько все обдумав.
Никогда раньше он не говорил ей такие отвратительные вещи. Тейт спросила:
— Кто это такие «мы», а? Ты что, бросил какую-нибудь бедную девочку, которая доверилась тебе?
— Нет, никогда. Правда, была одна, но мы согласились, что нам лучше расстаться, и передумала она, а не я.
— Понятно. — То, с каким сарказмом это было сказано, заставило его немного смутиться. Налатан поежился. Его куртка задела за сучья, и запах дуба и кожи пробудил воспоминания Тейт о давно минувшем времени. Она сидела в офицерском клубе, потягивая охлажденное шардонне. За тем же столом напротив сидел мужчина, и она не могла оторвать взгляда от его рук, представляя, как они нежно касаются ее тела, как она отвечает на их прикосновения…
Обвиняющий тон Налатана вернул ее к действительности.
— …и дразнила их, — говорил он.
Покопавшись в памяти, она вспомнила кое-что из только что сказанного.
— Чтобы я соблазняла мужчин? Будь уверен, все было честно. Они и так всегда пытаются приставать к девушке!
Он хмыкнул, и Тейт, выпрямившись, толкнула его в плечо.
— Ты сказал, что я сделала что-то не так?
Притворившись, будто он съежился от страха, Налатан громко рассмеялся:
— Кто, я? Мне еще дорога жизнь.
Она села обратно.
— Вот и не забывай об этом.
Уютная тишина снова окружила их. Тейт смотрела, как на небе загораются звезды, когда Налатан заговорил снова:
— Ты рассмешила меня. Ничего из того, о чем мы говорили, еще ни разу со мной не случалось. Это и есть главная причина, по которой я жалею Мэтта Конвея. Вот здесь уже не до смеха. Он думает, что он любит Ти, а она уверена, что она не может никого полюбить. Ланта боится признаться в своей любви Конвею. Он знает, как выглядит огонь, но ничего не знает о тепле. Интересно, сможет ли он когда-нибудь узнать между ними разницу?
Чувствуя себя неловко от такого серьезного разговора, Тейт попыталась отвлечь Налатана:
— Это странная тема для монаха…
Налатан с невозмутимым видом неспешно поднялся и, протянув руку, предложил:
— Давай пройдемся. Мне нужно походить.
— Нужно? — Она поднялась, стараясь сказать это как можно более ненавязчиво.
Черный силуэт на фоне звезд кивнул:
— Когда я был послушником, нас обучали в аудиториях. Это значит, что мы сидели и думали. Я всегда засыпал, а мой мастер бил меня до тех пор, пока я наконец не понял, что мне нужно двигаться для того, чтобы сосредоточиться.
— Я не могу себе представить, чтобы кто-нибудь тебя бил. И выжил после этого.
— Я люблю его, и он меня тоже. Потому-то он меня и бил, — мягко ответил Налатан.
— Глупости! — Тейт фыркнула. — Никто не обижает тех, кого он любит.
— Когда ты запрещаешь делать что-нибудь Додою, то он обижается. Делаешь ли ты это любя или со злым умыслом?
— Но ведь он же ребенок. Это не одно и то же, ты намеренно искажаешь смысл!
— Ты отказываешь ребенку, потому что ты знаешь то, чего он знать не может. Разве не поступила бы ты так же и с невежей — взрослым?
Раздраженная, Тейт остановилась, заставив Налатана повернуться лицом к ней.
— А если я попытаюсь сделать что-нибудь, что, по-твоему, может мне навредить, неужели ты побьешь меня, чтобы я этого не делала?
— Побить тебя? Нет. Но если бы я любил тебя, я пошел бы на все, чтобы спасти тебя. Зачем ты спрашиваешь? Ты хочешь сделать какую-нибудь глупость?
Внезапно Тейт показалось, что он стал ближе, но она не помнила, шагнул ли он к ней на самом деле. Теплота возбуждающей волной прошла по ее телу. Ощущение присутствия Налатана, казалось, подпитывало ее.
— Мы ведем по меньшей мере два разговора, и мы оба говорим слишком много и слишком мало, и, вполне вероятно, вовсе не то, что мы думаем на самом деле, — сказал он.
Она взяла его под руку, желая показать, что она не боится прикоснуться к нему и что их разговор вовсе не вышел за рамки простой болтовни. Доннаси Тейт контролировала себя, контролировала все, происходящее вокруг нее. Доннаси Тейт сама назначала свидания самым привлекательным, самым упрямым мужчинам. Сейчас было важно убедиться, что его чувства не были оскорблены.
— Мы просто выслушали друг друга, вот и все, — сказала она.
— Как тебе угодно. Иногда я сверх меры агрессивен. — Он остановился, усмехнувшись какой-то своей мысли. Потом добавил: — А иначе мы могли бы никогда не встретиться.
— О чем это ты?
— Мой первоначальный план заключался в том, чтобы следовать за вами, охраняя на расстоянии, до тех пор, пока Сайла не найдет Врата. Потом я бы бросил вызов Конвею и убил его.
То, с какой непоколебимой уверенностью это было сказано, заставило волосы на голове Тейт встать дыбом.
— Если ты так хорош, то почему ему пришлось спасать твою шкуру в тот день у реки? — спросила она раздраженно.
— Они схватили меня, потому что я опрометчиво думал, что смогу убить некоторых из них и скрыться в темноте. Они же приготовились атаковать вас! Что же, я был прав, но наполовину: моя лошадь получила удар мечом, так что отступление не получилось. Впрочем, я убил больше, чем намеревался: я был вынужден. Убежать от них я бы не смог.
— Но это глупо! — выдохнула Тейт. — Ты что, воображаешь себя целой армией в одном лице?
— Меня учили убивать с девяти лет. — Остановившись, Налатан повернулся к ней. — Не сражаться, Доннаси. Ты — боец, как и Конвей, и Сайла, и Ланта. Я восхищаюсь вами. Но я убиваю. Ты понимаешь разницу? Люди играют, чтобы победить. Воюют, чтобы победить. Я поклялся защищать Церковь, и я уничтожаю тех, кто ей угрожает. Мне разрешено защищать обиженных и немощных, бороться со злом в любых его проявлениях. У меня нет выбора. Моя жизнь и мое мастерство посвящены Церкви.
— Тебя воспитала Церковь?
— Нет, мой мастер. Каждый из нашего братства — послушное его воле оружие. Конвей — благородный человек, он может принять вызов. Но так как он спас мне жизнь, то может и отклонить.
Ошеломленная, Тейт дотронулась до его руки:
— А он знает это?
— Конечно.
— А что будет, если ты победишь?
— Я в любом случае буду победителем. Он не станет пользоваться громовым оружием.
— Но он спас тебе жизнь! Вы — друзья! «Он не будет пользоваться громовым оружием!» Как ты сможешь жить после этого: убийства друга только для того, чтобы исполнить идиотскую клятву?
