То, что не в силах изменить, прими.
Врата — ее судьба. Ей суждено искать и найти их.
Налатан произнес:
— Думаю, как только мы найдем подходящее место для лагеря, вам надо там устроиться на отдых. Я поеду вперед и разведаю дорогу. Если получится, раздобуду пару вьючных лошадей.
— Это не опасно? — спросила Тейт. — Что, если кочевники уже добрались сюда?
Когда Сайла увидела, как откликнулся на жалкое подобие заботы этот сильный, гордый воин, ей стало больно за Налатана. Делая вид, что лишь слегка заинтересован, он ответил:
— Я буду осторожен. Я уйду дня на четыре, самое большее шесть. В Суши людей найти очень трудно. А дальше к югу их вообще лучше не находить.
— Они все враждебно настроены? — спросила Сайла.
— Всегда. К счастью, они еще и всегда бедны. — Налатан потряс мешком с коссиарскими монетами. — Вот это наши лошади и вода. Без денег и других вещей, которые их интересуют, нам придется красть воду или драться за нее.
— Звучит заманчиво, — проговорила Тейт. — Этот Дом Церкви — чудесное место.
— Так и есть. — Налатан был совершенно серьезен.
— Пора поискать место для стоянки, — сказала Сайла. — Пару дней отдыха нам не помешают. — Договорив, она пришпорила Рыжика. Ее внимание привлекло какое-то движение внизу на склоне. Это бежал Танно.
Вдалеке зарычал леопард, долгий и громкий звук напоминал шум огромной тупой пилы. Испуганная, Сайла начала лихорадочно всматриваться в горы. Обычно леопарды двигаются бесшумно, а всего необычного следует бояться.
Всегда наблюдательный Налатан заметил ее озабоченность.
— Это брачный зов, — сказал он. — Сейчас мы беспокоим его меньше всего.
Она выдавила улыбку. Мысль о большом диком коте, ищущем себе пару, напомнила о ночи, проведенной на крыше с Капитаном.
Безумие.
Сколько бы она ни говорила себе, что никогда не предавала своего мужа, каждый раз ей приходилось вспоминать, что судьба, а не она сама все решила. Когда все кончилось, она оттолкнула Капитана. Если бы он захотел пойти дальше, она не смогла бы противостоять.
Это ли не предательство.
Путешественники забрались на одинокий уступ, хорошо укрытый и неподалеку от чистого источника. Целый ковер следов говорил об обилии дичи — оленей, коз, даже быков, а также леопардов и одного крупного медведя. Собаки ходили вокруг воды, рыча.
— Пусть собаки ночью остаются с вами, — предупредил Тейт Налатан. — Нет никакого смысла, чтобы леопарды или этот медведь учуяли их. Думаю, вам следует спать там, у камней. Мы нарубим бревен для навеса и загона для козы. Не давайте огню погаснуть. Все будет в порядке.
— Обещаешь? — Шутка Тейт была несколько неуверенной.
Налатан ухмыльнулся:
— Когда ночные охотники узнают, что здесь обосновалась Черная Молния, они сбегут в долины.
Она улыбнулась в ответ:
— Если уж придется побегать, то убери, пожалуйста, этих неуклюжих животных подальше с моего пути и тогда увидишь, что значит скорость.
Ночь прошла тихо. Навес, накрытый, казалось, вечным куском оланской ткани, был неплохим жильем. Налатан спал снаружи. Рядом с ним свернулись собаки.
Следующим утром, произнеся приветственные молитвы солнцу, Налатан уехал.
Большую часть утра Тейт провела, слоняясь около источника. Она так беспокоилась о Налатане, что это раздражало ее. Сначала она пыталась доказать самой себе, что он был их единственной защитой и именно поэтому ей не хватает его присутствия. Но это была явная ложь, и Тейт заменила ее историей о том, что нельзя не беспокоиться о таком замечательном друге. Когда наконец она все-таки осознала, почему волнуется за него, вернулась такая знакомая и запретная теплота. Тейт неуклюже вскочила и поторопилась к остальным женщинам, чтобы в их компании обрести покой.
Когда стемнело, ей стало еще хуже. Бодрствуя, она по крайней мере могла справиться с запретными видениями, вспыхивавшими в мозгу. Но стоило сомкнуть глаза, и сны начинали свое бесконечное шествие, от которого невозможно было убежать. Каждый раз она просыпалась с испуганным криком, заставлявшим остальных вскакивать с постелей. Тейт, напуганная и сбитая с толку реальностью своих снов, лишь бормотала бессвязные объяснения и просила всех извинить ее.
Джессак, казалось, чувствовал растущее напряжение. Он капризничал намного сильнее обычного, так что, когда Тейт давала остальным женщинам передышку, он занимал ее место.
Утром, когда друзья вернулись после молитв и умывания измученные и невыспавшиеся, Тейт выглядела даже хуже их.
Сайла и Ланта занялись снаряжением своих аптечек. Додой, увидев, как Тейт осматривает истрепавшиеся поводья своей лошади, показал ей, что испорченные места можно вырезать, а оставшееся сшить поновой. Потом отправился поупражняться со своим топором на цепочке. Он атаковал бревна так, будто сражался насмерть. Закончив, он аккуратно стер с лезвия смолу, смазал его и заточил.
Додой был настолько увлечен своим оружием, что это тоже беспокоило Тейт. В своей слепой надежде на то, что он приведет ее в место, где люди имеют общие с ней корни, она, вероятно, выдумала никогда не существовавшее общество. Она рисовала в своем воображении счастливых миролюбивых людей.
Они проезжали мимо разрушенных деревень, сожженных ферм. Выжившие. Больные, израненные люди, эти обломки восстания, видели в Сайле и Ланте единственное спасение. Они тянули к ним свои покалеченные конечности, обнажали раны, показывали своих больных детей. Целительницы делали, что могли. Она сама и Налатан постоянно были настороже.
Некоторые из выживших нападали. Культ Луны. Тейт довольно рано заметила, что, чем ближе они держатся к покинутым домам, тем меньше вероятность засады. Через пару дней они поняли почему. Они наткнулись на группу из семнадцати бывших рабов, сгрудившихся в выжженном остове когда-то роскошной усадьбы. Все они умерли или умирали от болезни. Тейт поняла, что зараза неотступно следует за войной; там, где людей было больше, она находила для себя благодатную почву.
Еще Тейт начало серьезно интересовать, почему Сайла и Ланта используют медицинские термины, которые должны были исчезнуть много веков назад. При этом все их понятие о микробах заключалось в единственном слове «невидимые». Их познания в медицине были скорее недоразвитыми, чем просто неполными, создавалось впечатление, что их способности ограничивались теми инструментами, которые можно было найти в окружающем мире. Даже в тех областях, где они знали меньше всего, Жрицы не пытались призывать своих многочисленных божеств или творить заклинания. Тейт не могла понять, как могли их знания сохраниться в среде Церкви, в то время как для других даже простейшая арифметика и чтение считались опаснейшим злом.
Все было настолько запутано. Этот мир, казалось, весь состоял из жестокости и борьбы. Идеальной земли ее мечты не существовало, Тейт знала это. Но, несмотря ни на что, она должна была попытаться.
