— Он ничего не знает, — некоторая робость лишь увеличивала его привлекательность. На мгновение Одил даже пожалела, что своим наивным неведением он столь опасно изменил свои позиции в этой игре. — Как только Тейт поправится, мы очень быстро подготовимся к путешествию. Клас на Бейл пригнал для меня и Тейт боевых лошадей — боевых лошадей Людей Собаки, лучших в мире — и по паре псов для каждого. Но я не могу ждать, пока Тейт присоединится ко мне. Каждый день уезжаю на холмы, подальше от заселенных мест, и тренируюсь с животными.
— Ты уезжаешь туда один?
В улыбке Конвея появилось что-то мальчишеское.
— Да, но не чувствую себя одиноким. Лошади и собаки составляют иногда более приятную компанию, чем некоторые из людей.
— Могу подтвердить это на собственном опыте.
Конвей рассмеялся. Хороший смех, подумала Одил, здоровый, до краев полный жизни.
Какая жалость.
Глава 12
Конвей на мгновение отпустил поводья. Как только ремни коснулись шеи коня, черные как смоль уши животного подались вперед. От легкого нажима каблуков и коленей Конвея животное наугад устремилось между громадами деревьев. Конь и всадник действовали слаженно, с растущим чувством единения. В случае опасности это могло бы снасти их жизни.
Две огромные собаки позади повторили рывок человека и коня. Длинноногие, косматые, они молча бежали вприпрыжку по лесу. Белесо-серая Микка весила, должно быть, не меньше ста тридцати фунтов. Карда был иссиня-черного окраса и выглядел более неуклюжим, чем его подруга. Конвей считал, что он тянул уже фунтов на сто пятьдесят и, если судить по шлепающему шагу и по вялым, непомерно большим ушам, ему суждено было вырасти еще.
Вспоминая Шару, боевого пса Гэна, Конвей усмехнулся при виде претенциозной важности Карды. Вот и сейчас, встретив на своем пути сухую ветку, молодой пес смело, не сбавляя скорости, приблизился к ней, с неистовой фацией взмыл в воздух и задел корягу задней лапой. Он приземлился и побежал дальше, но уже с каким-то взволнованным видом и заискивающе поглядывая на своего хозяина.
Тем не менее от шедшего рысью коня он не отставал.
Спустя несколько минут они выехали из леса на обширное пастбище, и Конвей пустил коня галопом.
Результат вековых усилий в селекции и выучке — лошадь Людей Собаки была словно рождена для открытой местности. Стоило Конвею пришпорить коня, как тот сразу же вытянул шею, словно пытаясь ухватить зубами время. Пригнув уши, выкатив от возбуждения глаза, он со всех ног ринулся вперед и, бешено стуча копытами, помчался во весь опор так стремительно, что, казалось, вот-вот взмоет в воздух.
Нагнувшись вперед, почти касаясь подбородком волнистой гривы, Конвей сжал поводья. Брошенный через плечо взгляд убедил его, что Карда и Микка неслись позади, сверкая белыми клыками и высунув языки.
Запах коня смешивался с острым запахом елей, доносившимся с возвышающихся гор, и примятой луговой травы. Теплый солнечный свет, в который окунулся всадник, вдруг сделался столь ослепительным, что от него заболели глаза, и Конвей воскликнул от радости при виде несметного числа оттенков распускавшейся зелени, коричневого цвета земли и ярких красок ранних полевых цветов.
В этом был какой-то парадокс. Конвей явно наслаждался жизнью. И одновременно с этим никак не мог избавиться от печали, жившей в его душе.
Причиной тому была Ти. Он переносил ее отсутствие с какой-то болью, которой не знал раньше. Она спасла его. Спасла ему не только жизнь, но и ту его часть, что делала его полностью живым человеком.
Потом она ушла от него, потому что была рабыней, женщиной, которой пользовались все, кто пожелает, и которая не могла поверить, что кто-то может любить ее.
Было и еще одно воспоминание, которое не покидало Конвея в одиночестве. Берл Фолконер, полковник Армии США, который покончил с собой, боясь, что в состоянии бреда может раскрыть Алтанару тайну их происхождения и их оружия. Фолконер знал — они все знали — что в этом мире люди, которые заявят, что они пришли из пятисотлетнего прошлого, будут объявлены колдунами и убиты. Больше всего Фолконер опасался, что может проговориться об их оружии. Если бы Алтанар, или кто-либо вроде него, узнал бы, как с ним обращаться, всех «чужеземцев» тотчас бы убили.
Самое ужасное, что именно старый мир убил Фолконера, причем точно так, как ему привиделось во сне. Бактериологическая война — так это называлось. Пугающее название. В сопоставлении с действительностью слова были безобидные. Искусственно созданные вирусы заболеваний, генетически измененные для того, чтобы убивать людей и оставить в живых животных. Вирусы, которые поражали только определенные группы крови. Твари, которые покушались на жизнь одной расы и не действовали на другие.
Адские изобретения, которые мутировали так, что возвращались и нападали на своих создателей.
Какая-то ничтожная блоха занесла в кровь Фолконера что-то, вызывающее лишь пустяковый зуд у этих выносливых людей, которые наверняка являлись его собственными потомками.
Конвей не переставал спрашивать себя, обладает ли он мужеством Фолконера. Вопрос этот был столь же искушающим, сколь пугающим.
Лошадь вскинула голову и пошла боком. Стоило Конвею коснуться ее, как она тут же остепенилась. Все же, когда они стали спускаться с холма, она продолжала подергивать ушами, напрягая слух. Собаки тоже вели себя настороженно.
Вскоре Конвей разглядел сквозь деревья водопад. Чуть позже они спустились с возвышенности и выехали на болотистую равнину. Конь осмотрительно выбирал участки посуше. Собаки жались к нему. Если бы Конвей подал им знак удалиться жестом, голосом или с помощью серебряного свистка, который он надел на цепочку и носил на шее, они тотчас бы повиновались. Но по своей воле они предпочитали не выпускать хозяина из виду.
Выйдя из леса, Конвей застыл в благоговейном восторге. Высота серебристого каскада была небольшой, зато объем низвергавшейся воды был огромен. Она падала в бассейн округлой формы и дико вспенивалась. Вызываемый этим грохот разносился во все стороны, пронзал землю и отдавался дрожью во всем теле. Уходивший вдаль водный поток жадно набрасывался на каменистые берега.
Конвей спешился и, позвав к себе собак, потеребил их за косматые уши и взъерошил жесткую шерсть на спине. Те радостно завиляли хвостами. Он ступил в холодную прибрежную воду и, зачерпнув немного, брызнул себе в лицо, затем специально для собак швырнул в реку валявшийся поблизости сук. Они внимательно проследили за движением палки и уставились на него неверящими глазами. Он мог поклясться, что такая забава их ошеломила. И тут он впервые осознал, что собой представляли эти животные. Товарищи, даже друзья, они не были обычными домашними животными. «Если ты хочешь, чтобы мы поплыли за палкой и принесли ее тебе обратно, мы это сделаем, — как будто говорили их взгляды, — но подобные пустячные игры лучше оставь для простых собак».
Конвей низко поклонился.
