Дети были хорошо обучены церемониям. Все, кроме самых маленьких, с серьезным видом сняли накидки, склонились к воде, чтобы умыться, потом обратили лица туда, где, если бы не было тумана, находилось солнце. Ледяная вода разрумянила их лица, когда Сайла и Ланта завершили ритуальную молитву, осенившись Тройным Знаком, дети по-своему повторили ее. Раскрытой ладонью, повернув ее наружу, они касались по очереди обоих плеч, лба и, наконец, живота. Это был очень странный и неуклюжий ритуал. Сайла спросила, почему они так делают.
Нандамир ответила:
— Чтобы показать всем, что наши руки пусты. У нас нет оружия, у нас нечего красть.
Жрицы переглянулись, потом Сайла спросила:
— Разве все, кто приходит сюда, хотят воевать или грабить, дорогая?
— Да. — Голубые глаза, казалось, не допускали другой возможности.
Ланта сказала:
— Но не мы. Мы только хотим вам помочь.
Заговорил тонкий, длинный мальчик:
— Вы украдете нас.
Сайла отшатнулась:
— Вас? Украдем?
— Они всегда говорили, что кто-нибудь это сделает. Но не Церковь. Нам можно остаться с вами? Вы нас не бьете. Пока.
Додой, стоявший на краю группы, засмеялся. Они обернулись к нему. С высоты своего роста он насмешливо улыбался.
— Они не держат рабов. Они отведут вас в Церковь и бросят там.
Еще до того, как женщины успели его прервать, один из детей спросил:
— Где эта Церковь?
Додой только этого и ждал. Он противно расхохотался.
— Они не знают.
Сайла сказала:
— Иди к Тейт. Прямо сейчас. Больше ни слова. Убирайся.
Продолжая ухмыляться, Додой убежал. Когда Сайла снова посмотрела на детей, некоторые из них готовы были заплакать. Ланта поглаживала их по головам, успокаивая.
— Вы отправляетесь с нами только потому, что плохие люди, обидевшие Тарабела, могут вернуться, — произнесла Сайла. — Так или иначе, одни вы тут жить не сможете. Что, если придет медведь? Или тигр? Додой прав, мы хотим отвести вас в Церковь. Но потому, что хотим, чтобы у вас был дом, мы не хотим просто избавиться от вас. И мы ничего не крадем. Особенно детей.
Жрицы отвели детей обратно к хижинам. Конвей и Тейт навьючивали лошадей. Тарабел и раненый воин лежали на волокуше. Молодое тело Тарабела уже начало справляться с раной. Воину вроде тоже стало получше. Однако до сих пор он не проронил ни слова.
Остальные тоже молчали. Конвей открыл загоны для скота, и отряд двинулся. Ланта больше не могла этого выносить. Она подошла к Сайле.
— Я наблюдала за Конвеем. Он слишком спокоен. Потрясен.
Сайла ответила.
— После боя все люди ведут себя по-разному. Ты знаешь, что говорится в Завете Апокалипсиса: «Целитель должен прежде обратиться к разуму, ибо именно разум порождает самые страшные болезни, и он же от них страдает. Человек может убить своего врага и остаться при этом цел, но разум его затаится и нанесет свой удар после». Настоятельница Ирисов говорила об этом так: «Думай о воине, как о гвозде, чистый металл, прямой и прочный, единственное, для чего ему нужна голова — чтобы остановить молоток. Но раз согнувшись, гвоздь будет хуже, чем бесполезным». Тогда я рассмеялась. А она — нет. Потом я поняла, почему.
Ланта задумчиво сказала:
— Думаешь, кто-то из нас должен с ним поговорить, узнать, что его беспокоит?
— Я бы хотела, но думаю, что мне надо позаботиться о Тарабеле и чужеземце. Может быть, ты?.. — Она оставила вопрос висеть в воздухе.
— Ну, если ты так думаешь. Я не военная целительница.
— Вряд ли это что-то меняет, — сказала Сайла и отвернулась, чтобы скрыть выражение своего лица.
Ланта, в свою очередь, слишком нервничала, чтобы смотреть на кого-нибудь, кроме Конвея. Она произнесла его имя, стоя прямо у него за спиной, и Конвей издал какой-то короткий испуганный вскрик. Ланта отступила.
— Ты все время молчишь. С тобой все в порядке?
— Да. Все нормально. — Улыбка медленно расползалась по его лицу. — Просто задумался.
Ободренная его дружелюбием, Ланта продолжила:
— Не знаю. Ты стал задумчивым после того происшествия у реки.
— Может быть, так и есть.
— Это, должно быть, ужасно.
— Не так уж плохо.
Она увидела, как напряглось его лицо. Жилка за ухом хаотически забилась. Он солгал. Разве он не понимает, зачем она пришла?
Она сказала:
— Ты все сделал правильно. Но это все равно неприятно.
— Не так уж плохо. Извини, мне надо идти. Проверить волокушу.
В ее горле застрял комок льда. Никто, даже те, кто явно боялся ее, никто не отвергал ее с таким отвращением. Она остановилась, наблюдая, как Конвей делает вид, что осматривает волокушу.
Лед растаял. Теперь его место занял яростный жар.
Тейт, шедшая во главе отряда, напряглась при виде Ошу, возвращавшейся по тропе назад. Отступив в тень, собака повернулась в ту сторону, откуда прибежала, и залегла. Шерсть у нее на загривке стояла дыбом. Тейт побежала к остальным.
— Кто-то идет!
Ланта торопливо спрятала детей в тени деревьев. Сайла увела лошадей, тащивших Тарабела и раненого. Конвей с собаками расположился за деревом, стоявшим выше по склону холма. Тейт, свистом подозвав своих собак, заняла позицию слева. Они появились через пару секунд, все время оглядываясь. Подобравшись поближе к Тейт, собаки расположились за поваленным деревом. Его могучий ствол теперь стал чем-то вроде питомника; нижняя его часть совершенно прогнила и смешалась с почвой, через него пробивалась молодая поросль. Собаки выглядывали через щели в изгороди, образованной новыми стволами.
Перед ними показался мужчина, низкий и плотный, одетый в облегающую куртку, пятнистые штаны из домотканой материи и кожаную шапку. Она закрывала только макушку, оставляя уши свободными, но зато сзади свисал кусок кожи, защищавший шею. В руках у него был очень короткий, толстый и сильно изогнутый лук. От оружия исходило ощущение невероятной мощи, а одного взгляда на руки его обладателя было достаточно, чтобы понять, что это могучий воин. Под его подбородком проходил неровный шрам, будто когда-то ему пытались перерезать горло.
Он нес в руке белую тряпку, но, казалось, был слишком беззаботен для сложившейся ситуации. Остановившись, воин поднял голову и втянул воздух. Яркие быстрые глаза шарили по лесу. Потом мужчина вдруг просто исчез с тропы.
Взглянув на Тейт, Конвей указал на тропу. Тейт кивнула в ответ, пытаясь сказать, что тоже никого не видит.
Неожиданно белый флаг вновь появился прямо посреди тропы, теперь он свисал с длинной палки, торчавшей из-за дерева.
