Сайла кивнула.
— Очень странные выражения. Какой этикет позволяет хозяевам что-то требовать от своих гостей?
Конвей улыбнулся Тейт.
— Все интереснее и интереснее, — пробормотал он, когда Тейт поторопила Додоя.
Обратившись к Конвею, она сказала:
— Ты узнаешь старый флотский жаргон? Кают-компания — это место, куда допускаются только офицеры. Кем бы ни был этот Шкипер, он хорошо запомнился. Наверное, был неплохой человек.
Конвей изобразил потрясение.
— Из морской пехоты, это ведь что-то вроде святого. Святой Шкипер. Того и гляди, зазвенят колокола в Доме Церкви.
Тейт ткнула его под ребра и была вознаграждена болезненным воплем. Когда они догнали остальных, на ее лице все еще виднелось лукавство.
Капитан, широко расставив ноги, возвышался в многоцветье солнечных лучей. На нем были те же облегающие алые одежды. Казалось, он плывет по воздуху, словно одинокий язык пламени.
В дальнем конце комнаты Конвей заметил Боса, Гатро и взвод солдат.
Рабы внесли стулья и расставили их полукругом около возвышения. Перед тем как уйти, каждый из них останавливался перед Капитаном и обнажал грудь, а потом спешил к двери. Подбежав к ней, каждый раб снова поворачивался к Капитану, становился на четвереньки и медленно выползал из комнаты. Только выбравшись наружу, рабы поднимались на ноги и убегали прочь.
Все молчаливо ожидали, пока по коридору не отгремели последние шаги.
Неожиданно смех Додоя нарушил тишину. Указав на дверь, он произнес:
— Это смешно. Что, если бы снаружи кто-нибудь стоял и тыкал их в зад копьем? Почему они так делают?
Капитан терпеливо ответил:
— Раб обнажает передо мной грудь, чтобы показать, что его жизнь принадлежит мне. Перед тем как уйти, они опускаются на пол потому, что благодарят меня за то, что я позволил им жить.
Додой нахмурился.
— Я был рабом. Мне это не нравится.
— Потерять свободу действительно страшно.
— У тебя много рабов? Ты и нас собираешься сделать рабами?
Капитан рассмеялся глубоким, довольным смехом.
— Ни за что. И никто другой не сделает, если только в моих силах будет этому помешать. Вы — мои гости. — Тут он снова посерьезнел. — Сегодня вы приблизились к моим подданным, к одной семье. Гатро уже давно предупреждал вас; если бы они с вами заговорили, солдаты должны были об этом доложить. Я обязан наказать любого, кто заговорит с вами. Ни один из нас не желает этого.
— Сегодня вы казнили человека, — произнесла Сайла.
— Отравителя, убившего целую семью? Он заслужил смерть.
— Но заслужил ли он быть рабом?
На лбу Капитана выступили капельки пота. В них растворились остатки краски, и лоб теперь отливал розовым, словно засохшая кровь. Скрипучим голосом он произнес:
— Судьба определяет, кому быть свободным, а кому нет. Даже ваша маленькая провидица не в силах увидеть все возможные завтра. Этого человека казнили не за то, что он хотел стать свободным. Его наказали за убийство невинных людей.
— А если бы он убил только своего хозяина, а других не тронул?
Дрожа, изо всех сил сжав кулаки, Капитан боролся с собой. Вздувшиеся мускулы натянули алую ткань одежды. Он закрыл глаза, медленно поднял голову, сжал зубы.
Он выглядел словно ожившая смерть. Сайла склонилась вперед, готовая кинуться на помощь. Ланта удержала ее, но и сама она была готова ринуться вперед.
Капитан заревел, это был наполовину крик ярости, наполовину вопль боли. Бос, Гатро и солдаты ринулись к нему.
Наконец Капитан затих. Опустив подбородок на грудь, он мрачно глядел на своих гостей из-под арки бровей, сомкнувшихся в гримасе боли. Взмахом руки он отослал своих людей назад. Его тяжелое дыхание скрежетало в мертвой тишине комнаты. Преодолевая боль, он повернул голову и посмотрел на них всех по очереди. Движение было безжизненное и какое-то нечеловеческое. Потом снова повернулся к Сайле.
— Ты. — Произнес он недоверчиво, словно обвиняя ее.
Но в этом слове звучало нечто большее.
Звук был настолько мягким и тихим, что Сайла даже не знала, действительно ли он произнес слово, или она прочла его в этом всепроникающем взгляде.
Совершенно не к месту она вдруг вспомнила, как заделывала дыру в черепе, как убирала осколки кости, отгибала разорванную мембрану и, наконец, обнажала живой, пульсирующий мозг.
Но вот Капитан заговорил, и видение рассеялось:
— Я не могу освободить моих подданных от их законов и не могу сложить с себя свои обязанности. Чтобы защитить всех нас, я решил оставить женщин, принадлежащих Церкви, в этом замке. Они будут неприкосновенны, как всегда была неприкосновенна Церковь. — Произнося эти слова, он выпрямился, цвет лица и самообладание уже вернулись к нему. — Остальные направятся на Остров купцов. Жрицы могут перемещаться туда или оставаться здесь, но они не должны покидать пределы острова или форта.
Легким движением Конвей стряхнул «вайп» с плеча и подхватил его. Направив ствол на то место, где горло Капитана переходило в челюсть, он произнес:
— Мы не желаем быть пленниками.
Тейт и Налатан развернулись к подбегавшим солдатам. «Вайп» Тейт злобно щелкнул, когда она дослала патрон и сняла оружие с предохранителя. Меч Налатана покачивался из стороны в сторону.
— Стойте! — Сайла оттолкнула ствол «вайпа» в сторону. Конвей, глядя Капитану прямо в глаза, попытался воспротивиться, но потом смирился. Шаги охранников замедлились, затем стихли. Конвей позволил Сайле окончательно отвести оружие в сторону.
— Мы пришли в Кос, чтобы завязать дружбу, — сказала она. — Я видела, как Жнея позорит Церковь, посещая ваши языческие обряды. Теперь из-за моего естественного и, возможно, глупого порыва ты пытаешься разделить нас и превратить в пленников. Отпусти нас. Если ты этого не сделаешь, мне не удастся удержать моих друзей. Мы будем драться за свою свободу.
Капитан повернулся, показав им свою ничем не защищенную спину. Он подошел к трону и сел. Когда он вновь посмотрел на них, на его лице было выражение невероятной усталости. Раньше его голос напоминал звон металла, теперь он был сухой, словно звук, который издает сломанная ветка, трущаяся о камень.
— Даже ребенок говорит о свободе так, словно она материальна, словно это лишь дело цвета кожи, будто бы она черная, а мы — белые. — Сосредоточившись на своей речи, он не заметил, как напряглись руки Тейт. Обращаясь к Сайле, он продолжал: — Казненный сегодня был не одинок; умерли и другие рабы. Не с такими церемониями, но они мертвы точно так же, как и он. Если я не проявлю силу, если я не смогу остановить происходящее, то начнется восстание, и прольется море крови. Я должен восстановить равновесие и постепенно уничтожить рабство. Но если я буду действовать чересчур поспешно, я разрушу все наше общество. Пустоши на севере весьма плодородны, и они готовы к заселению. Но делать это надо постепенно. Мне нужно время.
