Более ничего не было. Как ни коротка была эта записка, у меня недостало мужества устоять против таких слов. Слезы легко у вас льются, когда вы молоды и начинаете жить на свете. Слезы льются у вас легко, когда вы уже стары и покидаете свет. Я зарыдал.
Сыщик Кафф сделал шаг ко мне, — с добрым намерением, не сомневаюсь. Но я с ужасом отступил от пего.
— Не дотрагивайтесь до меня! — сказал я. — Это вы ее напугали, вы довели до этого.
— Вы не правы, мистер Беттередж, — ответил он спокойно. — Но об этом будет время говорить, когда мы опять вернемся в дом.
Я пошел за всеми, опираясь на руку конюха. Мы вернулись под проливным дождем, чтобы встретить тревогу и ужас, ожидавшие нас в доме.
Глава 20
Шедшие впереди принесли печальное известие раньше нас. Мы нашли всех слуг пораженными паническим страхом. Когда мы проходили мимо комнаты миледи, дверь распахнулась изнутри. Госпожа моя вышла к нам (за нею шел мистер Фрэнклин, напрасно стараясь успокоить ее) совершенно вне себя от ужасного происшествия.
— Это вы виноваты в этом! — вскричала она, грозя сыщику рукой. — Габриэль, заплатите этому негодяю, и чтобы я не видела его больше!
Только один сыщик из всех нас был способен сладить с нею, — ибо только он один владел собою.
— Я так же мало виноват в том, что произошло это горестное событие, миледи, как и вы, — сказал он. — Если через полчаса после этого разговора вы все еще будете настаивать на том, чтобы я оставил ваш дом, я соглашусь уехать, но не приму деньги вашего сиятельства.
Это было сказано очень почтительно, но в то же время и очень твердо и подействовало на мою госпожу так же, как и на меня. Она позволила мистеру Фрэнклину увести себя в комнату. Когда дверь затворилась за ними, сыщик взглянул на служанок со своей обычной наблюдательностью и заметил, что, в то время как другие были просто испуганы, Пенелопа была в слезах.
— Когда ваш отец переоденется, — сказал он, — придите поговорить с нами в его комнату.
Не прошло и получаса, в которые я успел сменить свое мокрое платье на сухое и дал переодеться сыщику, как Пенелопа пришла к нам узнать, что именно он хочет услышать от нее. С этой минуты я, право, особенно остро почувствовал, какая у меня добрая и послушная дочь. Я посадил ее к себе на колени и молил бога благословить ее. Она спрятала голову на моей груди и охватила руками мою шею, и некоторое время мы сидели в молчании. Должно быть, оба мы думали о бедной умершей девушке. Сыщик подошел к окну и тоже молча стал смотреть в него. Я решил, что мне следует поблагодарить его за деликатность по отношению к нам обоим, и поблагодарил.
Пенелопа и я были готовы отвечать ему, как только сыщик, в свою очередь, будет готов. Когда он спросил ее, не знает ли она, что именно заставило подругу ее покончить с собою, моя дочь ответила (как вы предвидите), что она это сделала из-за любви к мистеру Фрэнклину Блэку.
Когда сыщик спросил ее, говорила ли она об этом кому-нибудь другому, Пенелопа ответила:
— Я никому не говорила об этом, жалея Розанну.
Я счел нужным прибавить к этому несколько слов. Я сказал:
— Щадя также мистера Фрэнклина, моя милая. Если Розанна умерла из-за любви к нему, то случилось это без его ведома и не по его вине. Пусть себе уедет отсюда сегодня, если он собрался уезжать; к чему напрасно огорчать его, сообщая ему истину?
Сыщик Кафф заметил «Совершенно справедливо» и опять замолчал, сравнивая мнение Пенелопы (как мне показалось) со своим собственным мнением, которое он оставил при себе.
Через полчаса раздался звонок моей госпожи. Идя на зов, я встретил мистера Фрэнклина, выходившего из кабинета тетки. Он мне передал, что леди Вериндер готова увидеть мистера Каффа — в моем присутствии, как и прежде, — и что лично он хочет до этого сказать сыщику два слова. Возвращаясь со мною в мою комнату, он остановился и посмотрел на таблицу расписания поездов, висевшую в передней.
— Неужели вы точно оставите нас, сэр? — спросил я. — Мисс Рэчель, наверно, одумается, если вы дадите ей Бремя.
— Она одумается, — ответил мистер Фрэнклин, — когда услышит, что я уехал и что она не увидит меня более.
Я думал, что он говорит так в раздражении на мою барышню. Но это было не так. Госпожа моя заметила, что с того самого времени, как полиция появилась в пашем доме, одного упоминания имени мистера Фрэнклина было достаточно, чтобы заставить Рэчель вспыхнуть от гнева. Он очень любил свою кузину и по хотел сознаться в этом самому себе; но истина обнаружилась, когда мисс Рэчель уехала к тетке. Он внезапно почувствовал это в тяжелую для себя минуту и тут же принял решение — единственное решение, которое мог принять человек энергичный, — уехать из нашего дома.
Он говорил с сыщиком в моем присутствии. Он сказал, что миледи готова признать, что выразилась слишком запальчиво. Он спросил, согласится ли сыщик — при таком с ее стороны признании — принять вознаграждение и оставить дело об алмазе в том положении, в каком оно находится. Сыщик возразил:
— Нет, сэр, вознаграждение дается мне за исполнение моих обязанностей.
Я отказываюсь принять его, пока не исполню моих обязанностей.
— Я не понимаю вас, — произнес мистер Фрэнклин.
— Я вам объясню, сэр, — ответил сыщик. — Когда я приехал сюда, то взялся надлежащим образом раскрыть темное дело о пропаже алмаза. Сейчас я к этому готов и только жду возможности исполнить мое обещание. Когда я представлю леди Вериндер, в каком положении находится дело, и когда скажу ей прямо, как следует поступить, чтобы отыскать Лунный камень, ответственность будет с меня снята. Пусть миледи сама решит после этого, продолжать дело или нет. В случае положительном я закопчу то, за что взялся, и приму вознаграждение.
Эти слова мистера Каффа напомнили нам, что даже у полицейского сыщика есть достоинство, которое он не желает утрачивать.
Точка зрения его была настолько справедлива, что возразить было нечего.
Когда я встал, чтобы проводить его и комнату миледи, он спросил, желает ли мистер Фрэнклин присутствовать при разговоре. Мистер Фрэнклин ответил:
— Нет, если только леди Вериндер сама этого не пожелает.
Он добавил мне шепотом, когда я шел за сыщиком:
— Этот человек будет говорить о Рэчель, а я слишком привязан к ней, чтобы слушать это и сдержаться. Лучше мне побыть одному.
Я оставил его в большом огорчении; он облокотился на подоконник, закрыл лицо обеими руками, между тем как Пенелопа выглядывала из-за дверей в страстном желании его утешить.
Тем временем сыщик Кафф и я проследовали в комнату миледи.
Глава 21
Первые слова, когда мы заняли свои места, были сказаны моей госпожой:
— Мистер Кафф, может быть, есть извиняющие обстоятельства для тех необдуманных слов, которые я вам сказала полчаса назад. Я, однако, не желаю ссылаться на эти обстоятельства. Я говорю с полной искренностью, что сожалею, если оскорбила вас.
