– Вы же понимаете, что этими словами только что отказали своей пастве в спасении?
– Вера и есть спасение, Джун. Если ты до сих пор этого не понял и не заметил, какие люди здесь самые частые гости. Но ведь с тобой я могу говорить начистоту, верно? Ты же никогда не приходил в церковь за спасением?
Джун покачал головой и отступил.
– У вас чертовски странные взгляды для священника.
– Не чертыхайся в храме господнем, сын мой, – язвительно улыбнулся отец Хавьер ему в спину.
На улице Джун обнаружил, что Химе еще не ушла. Она стояла под фонарем – он мигал так слабо и безнадежно, точно решил отдать проулку между высоткой и церковью весь свой умирающий свет. Увидев Джуна, Химе вышла из нечеткого желтоватого круга. Он сразу заметил новые перемены, вызванные в ней праймином. Каждый ее шаг казался тяжелым, плечи были слишком расправлены, а руки напряжены – будто Химе стоило усилий держать равновесие; будто ходьба на двух ногах была ей непривычной и тело само звало опуститься на четвереньки.
Джун вдруг понял, что ни разу не задумывался, как Химе – эта новая Химе – выглядит без одежды. Без толстовок и перчаток, без знакомого хмыканья и блеска уже почти совсем чужих глаз, без всей внешней шелухи, делавшей ее человеком, и без внутренней силы, делавшей ее другом. Неужели она и правда покрывается бурой шерстью, обрастает ужасными клыками и когтями? Неужели она превращается в монстра, меняясь внутри так же разительно, как и снаружи? Окончательно, необратимо. Неужели?..
– Как она? – спросила Химе. Голос звучал глухо из-за повязки, скрывавшей нижнюю часть ее лица. Не особо эффективное средство против любопытных взглядов: даже под тканью деформации нижней челюсти были заметны.
Джуну вдруг захотелось что-то сломать – с шумом и треском. «Почему это должно происходить с нами? – бесконечно вопрошал он. – Почему с этим ничего нельзя сделать? Хавьер прав, зло впиталось в нас настолько, что мы даже не пытаемся найти его и остановить, прежде чем произойдет непоправимое».
– Я думал, ты уже ушла, – сказал он, стараясь не выдать себя. – Она спит. Сегодня под защитой церкви, а завтра я ее заберу. – Химе кивнула, и Джун почувствовал необходимость сказать что-то еще: – Не представляю, что было бы с ней, не окажись ты поблизости.
– Представляешь, – хмыкнула Химе, и, не сговариваясь, они вместе двинулись по аллее. Она вела с территории жилого комплекса на улицу.
– У тебя случайно нет сигареты?
– Не знала, что ты куришь.
– Я не курю. Но сейчас очень хочу. Так что?
Пожав плечами, Химе вытащила из недр своей куртки запечатанную, чуть смятую пачку сигарет. Джун даже удивился – такие были в Цитадели редкостью. Те, кто побогаче, покупали качественные табачные смеси; те, кому было уже все равно, пользовались всякими сомнительными курительными жидкостями, одновременно успокаиваясь и укорачивая эту невыносимую жизнь.
– Это для Гаса, – пояснила Химе, заметив его удивленный взгляд. – Прощальный подарок.
– Ты… – Джун запнулся. – Тебе уже пора?
– Угу. Мутации достигли критической точки. Я становлюсь опасна, и Общество забирает меня. У Снежки будет другой посредник. Черт… – Химе зашелестела пленкой и недовольно поморщилась. – Помоги мне содрать пластик, будь добр. У этих лапищ проблема с мелкой моторикой.
Оглушенный пустотой, Джун взял пачку и легко освободил ее от пленки. Запахло табаком. Химе открыла крышечку и кивнула:
– Угощайся.
– Это же подарок Гасу.
– Придется ему смириться, – с притворным сожалением вздохнула Химе, разведя руками.
Джун зажал сигарету в зубах и принялся шарить по карманам. Итогом недолгих поисков оказались бляшка в виде собачьей головы и кусок кремня, уже порядком истертый. Остановившись, Джун принялся бить кремнем по бляшке, чтобы добыть искру. Химе заинтересованно наблюдала за ним. Сначала она попыталась сложить руки на груди, но быстро передумала: запястья практически не сгибались.
– Где ты взял эту штуку? – спросила она, когда кончик сигареты наконец вспыхнул оранжевым.
– Нашел, – невнятно ответил Джун, вспоминая, как курить. Мерзкая горечь заполнила рот.
– Забавно. Эта собачья голова – магнитный ключ от прайминовых схронов.
Джун едва не выронил сигарету.
– Что?
– Не первый день вроде живешь, – заметила Химе. – А таких элементарных вещей не знаешь.
– Возможно, дело в том, что я не связывал свою жизнь с праймином так плотно, как некоторые, – не выдержал Джун, зло затянувшись. Глаза заслезились, но у него получилось не закашляться.
– Повезло тебе, что я на обезболивающих и транквилизаторах, – после большой паузы сказала Химе. – Без них я не такая сдержанная и с радостью преподаю урок тем, кто решает, что вправе меня судить.
«Уже ничего не сделаешь, – напомнил себе Джун. – Уже. Ничего. Не. Сделаешь».
– Прости, – серьезно ответил он. – Ты же знаешь, я тоже без транквилизаторов не подарок.
Химе хмыкнула, показывая, что он прощен. Джун затянулся еще раз.
– Значит, это все?
– Да. – Это прозвучало как-то обреченно, но тут же Химе улыбнулась. По крайней мере, улыбнулись ее глаза – теплые, живые и все еще достаточно человеческие, несмотря на оранжевую радужку и вытянувшиеся зрачки. – Ты сейчас на работу?
Джун кивнул, не в силах выдавить ни звука – горечь сигареты смешивалась с его собственной, не оставляя и шанса.
– Я тебя провожу, – поняла все без слов Химе.
Они двинулись дальше, и Джун всю дорогу пытался понять, рад он или нет, что эта встреча будет последней.
* * *
Джонар одобрительно хмыкнул, когда Джун пришел на смену вовремя, и скрылся на кухне. Из-за двери послышались крики: похоже, Джонар опять что-то не поделил со своим заклятым врагом шеф-поваром. Направлявшаяся следом – наверняка для улаживания конфликта – Гефеста приветливо улыбнулась Джуну, а затем чуткие ноздри владелицы «Пиццериссимо» уловили табачный запах.
– Ты курил! – всплеснула она руками.
Джун, в это время вешавший жилет на гостевой крючок, потупился. Курение не запрещалось правилами, но реакции Гефесты он всегда принимал близко к сердцу. Она относилась к Джуну не как к разгильдяю, державшемуся в «Пиццериссимо» исключительно по ее милости, а как к нерадивому, но все равно любимому племяннику. Это здорово смущало и сразу отметало целый ряд остроумных ответов.
– Наверное, просто проходил рядом с курящим человеком… – неловко пробормотал Джун, пытаясь украдкой принюхаться к себе и оценить степень трагедии.
– У меня муж, пока бросал курить, сотни раз на этой глупой лжи попадался. – Гефеста поправила толстую седую косу и разом сменила гнев на милость. – Ах, юность, беззаботное время, когда эмоции берут верх над здравым смыслом, а соблазны оказываются важнее здоровья… – мечтательно протянула она.
