Агрессивная, экспансионистская внешняя политика требовала неустанного наращивания военного потенциала. Однако аграрная в своей основе экономика, неразвитая инфраструктура, ограниченность материальных, финансовых и людских ресурсов Русского государства накладывали серьезные ограничения на него (как будто это утверждение противоречит словам парой строк выше, однако никакого парадокса тут нет – Иван III и его преемники действительно были богаче, чем тот же Василий II или Дмитрий Иванович, имея возможность использовать ресурсы всей Русской земли, а не только своего удела). Выход был найден на пути развития поместной системы и постепенного, «ползучего» переоснащения основной массы конницы на «ориентальный» комплекс вооружения (осторожно предположим, что он, считая сюда же и стоимость боевого коня, стоил дешевле, нежели сформировавшийся к этому времени на Западе комплекс полного рыцарского вооружения) и постепенного ее переобучения на соответствующую «стрелковую» «ориентальную» тактику, в которой дистанционный «лучный бой» безусловно доминировал над ближним, контактным «мечным сечением» и «копейным ломлением». Впрочем, новая специализация отнюдь не исключала сохранения немногочисленных, но хорошо подготовленных и вооруженных «универсальных» всадников – элиты служилых «дворов» великого князя, его братьи и провинциальных служилых с «городов», сохранявших способность к ближнему бою. На «ориентализацию», очевидно, оказал свое влияние и процесс переоснащения русской конницы степными конями, массовые поставки которых на русский рынок с конца XV в. наладили те же ногаи, и сокращение оружейного экспорта с Запада с одновременным ростом экспорта оружия и доспехов с Востока, и технологическая невозможность быстро освоить более или менее массовое производство в русских условиях сплошного «белого» доспеха.
Пройдя успешную апробацию в войнах конца XV – 1-й трети XVI в., новая военная традиция получила свое окончательное оформление в ходе военных «реформ» Ивана Грозного в середине XVI в. и длинной череды войн с татарами, литовцами и шведами в 1545–1583 гг. Эта «ориентализированная» традиция (и тактика) была доведена до совершенства в соответствии с требованиями военной, «пороховой» революции. В состав государева войска, остававшегося по преимуществу конным, как обязательный, непременный элемент были включены пехота (как регулярная стрелецкая, так и наемная, набираемая от случая к случаю из всякого рода вольницы), оснащенная огнестрельным оружием, и «наряд» (полевая и осадная артиллерия). Естественным образом, внесены были перемены и в тактику – как полевую, так и осадную (которая была доведена до высокой степени совершенства). Соблазнительно было бы полагать, что московские военные практики, создавая такую военную машину, руководствовались османскими образцами, однако, прикинув все за и против, мы все же склоняемся к тому, что если османское влияние, как говорится, и имело место быть, но только в опосредованном виде, через Крым.
А теперь вспомним, какую характеристику действиям конных по преимуществу армий давал знаменитый прусский военный теоретик, участник Наполеоновских войн К. фон Клаузевиц. Он писал, что «кавалерия есть оружие движения и крупных решительных действий; поэтому увеличение ее состава сверх обычной нормы важно при весьма обширных пространствах, широкой маневренности и при наличии намерения нанести решительные удары… При весьма многочисленной кавалерии мы будем искать широкого простора равнин и любить размах крупных движений. Находясь на значительном расстоянии от неприятеля, мы будем пользоваться большим покоем и удобствами, но не будем давать ему возможности пользоваться ими. Мы будем предпринимать отважные обходы и вообще смелые движения, ибо мы хозяева пространства. Поскольку диверсии и набеги могут быть действительными вспомогательными средствами войны, мы будем иметь возможность легко их применять…». При этом «война получит разнообразный, – продолжал свою мысль прусский военный теоретик, – оживленный, замысловатый характер…», но, по его мнению, «крупные события будут разменены на мелкую монету (выделено нами. – В. П.)…»
[307].
Описание более чем любопытное и вместе с тем как будто противоречивое, особенно в последней, выделенной нами, ее части. Ведь, если глянуть на историю войн, которые вело Русское государство в «классический» период, то, подчеркнем это еще раз, крупных полевых сражений, в которых участвовали бы тысячи и десятки тысяч ратников, за это время случилось не так уж и много. В итоге действительно создается впечатление, что «крупные события», то есть генеральные сражения, которые разом решают исход войны, были «разменены на мелкую монету» стычек, набегов, рейдов и пр., внешне совсем не эффектных и как будто только способствующих затягиванию войны. Однако, если мы примем во внимание тот факт, что, как уже было отмечено выше, одним из важнейших принципов русской стратегии (и, само собой, тактики) в то время было стремление нанести максимальный урон неприятелю при одновременной минимизации своих потерь, то тогда все встает на свои места. Отнюдь не выглядящая эффектной тактика на деле оказывалась в достаточной степени эффективной – как полевая, так и в особенности осадная (что могут подтвердить жители и гарнизоны Смоленска, Казани, Полоцка и ливонских городов и замков). Эффективной настолько, насколько требовалось для победы в кампании и в войне, и уж совершенно точно далекой от той примитивной и однообразной манеры действовать на поле боя, как это следует из описаний иностранных наблюдателей.
Характеристику формировавшейся постепенно, эмпирическим путем, методом проб и ошибок своего рода системы приемов и методов ведения войны русскими воеводами начнем с описания их действий во время набеговой операции. Собственно, русские летописи и разрядные книги не слишком многословны, рассказывая о такого рода деяниях государевых воевод. Как правило, они ограничиваются лапидарным перечислением мест, через которые воеводы и их люди прошли, «жгучи и воюючи», да известиями о том, как «великого князя воеводы» «у городов посады жгли, и волости и села жгли, а людей пленили безчисленно множество, а животину секли и многих людей побили», после чего, «Божьим милосердием» сохраненные, «целы и здравы» «с великою корыстию и со многим пленом» повернулись в родную землю.
Детали таких опустошительных рейдов летописцев и подьячих Разрядного приказа интересовали мало – они и так были хорошо известны читателям что летописей, что владельцам разрядных книг, чтобы их еще раз подробно описывать, расходуя драгоценное время и бумагу (или, паче того, харатью). Однако, учитывая «ориентализацию» русского войска той эпохи и его обычаев ведения войны, вряд тактика «выжженной земли» в исполнении русских воевод радикально отличалась от той, что применяли те же татары – что крымские, что казанские или ногайские. А раз так, то в нашем распоряжении есть, к примеру, яркие и недвусмысленные описания действий татар во время набегов, принадлежащие перу, к примеру, польского шляхтича М. Броневского, французского офицера и военного инженера на польской службе Г. де Боплана или князя Андрея Курбского.
Исходя из этих (и иных подобных) описаний, можно реконструировать в общих чертах картину действий русских воевод во время набеговой операции. Держа главные силы и обоз-кош в кулаке, государевы воеводы отсылали в стороны от себя небольшие подвижные отряды-загоны на охоту за добычей (переменяя их по мере усталости). Действия этих отрядов ливонские хронисты, имевшие «удовольствие» ознакомиться на практике с такого рода тактикой, описывали в виде триединой формулы brennen, morden und rauben («жечь, убивать и грабить»). Практический эффект от такого рода действий также был как минимум трояким – государевы ратные люди не только обеспечивали себя провиантом и фуражом, но и захватывали желанных пленников и их «животы» (ради чего стоило воевать!). При этом противник нес колоссальный материальный и, что немаловажно, моральный урон. Толпы беженцев, рассказы о зверствах московитов (война в те времена дело крайне беспощадное), столбы дыма тут и там, а по ночам зарево пожаров по всему горизонту – все это производило неизгладимое впечатление и ощущение наступившего апокалипсиса (впрочем, эти картины тотального разорения и опустошения прекрасно описал в своем «Тарасе Бульбе» Н. В. Гоголь!). Таким вот немудреным способом достигалась главная цель войны – противник принуждался к миру, а победоносное войско с богатой добычей и полоном возвращалось домой, горя желанием повторить успешный набег в новую кампанию. И зачем, в таком случае, вступать в «прямое дело» с неприятелем, да еще с непредсказуемым исходом?
