Но представим себе, что воеводы увлеклись погоней за добычей и утратили бдительность, позабыв (от головокружения от успехов?) о том, что неприятель жаждет мести. В таком случае враг получал шанс атаковать рассыпавшиеся по местности отдельные русские «загоны» и основательно потрепать их. Именно это случилось с татарами под Тулой летом 1552 г., когда молодой хан Девлет-Гирей и его воеводы не позаботились должным образом организовать сторожевую службу, увлекшись «войной» в окрестностях русского города. И эта неосторожность позволила передовым силам русского войска внезапно атаковать татарские чамбулы и, по уверениям князя А. Курбского, участника тех событий, разгромить чуть ли не треть всего крымского воинства и обратить в бегство самого хана
[308].
Пренебрежение разведкой и организацией постоянной сторожевой службы не только тогда, когда воеводы «распускали войну», но на марше, могло очень дорого стоить всем – от большого воеводы до последнего ратника. В этом, к примеру, мог убедиться на своем примере зимой 1564 г. князь П. И. Шуйский, когда его, избитого, ограбленного и связанного, мужики-русины, подданные великого князя литовского Сигизмунда II, в «благодарность» за предыдущие «подвиги» его ратников сажали в колодец. Опытный и толковый военачальник, Шуйский допустил трагическую ошибку, недооценив противника, литовского наивысшего гетмана Н. Радзивилла Рыжего и его помощника польного гетмана Г. Ходкевича. Воевода со товарищи, по словам летописца (явно поработавшего с материалами официального расследования причин неудачи), «шли не по государьскому наказу, оплошася, не бережно и не полки»
[309]. В итоге встреча с неприятелем оказалась для русских неожиданной и завершилась поражением, потерей обоза и гибелью самого воеводы.
Стоит заметить, кстати, что из описания неудачного похода князя П. И. Шуйского следует, что московские ратники следовали не просто «оплошася», но еще и «доспехи свои и всякой служебной наряд везли в санях»
[310]. Согласитесь, что картина живо напоминает ту, что была летом 1377 г. на реке Пьяна, когда русское войско «оплошишася и небрежением хожаху, доспехи своя въскладоша на телеги, а ины в сумы, а у иных сулицы еще и не насажены бяху, а щиты и копиа не приготовлены»
[311]. Выходит, что обычай надевать доспехи и вооружаться перед боем, а не на марше был весьма устойчивым, и отсюда значение разведки и правильно организованного боевого охранения только возрастало – чем раньше неприятель будет обнаружен, тем больше времени у ратников будет изготовиться к бою. И еще одно важное следствие – рассказ из печальной повести о походе князя Шуйского объясняет смысл фразы из «дневника» Полоцкого похода Ивана Грозного зимой 1562/63 г., согласно которой царь «кошем приговорил идти за полки, которые кошевники которого полку, и тем всякому идти за своим полком»
[312]. Действительно, если ратники везут всю свою воинскую «снасть» в кошу, то где ему, обозу, быть, как не за своим полком? Вставить этот небольшой, но весьма показательный факт в описание походного порядка русского войска из «наставления» времен Лжедмитрия – и картина русского войска на походе может считаться завершенной.
В свете всех этих боевых эпизодов становится ясным, почему Разрядный приказ требовал от полковых воевод заниматься организацией разведки и боевого охранения на марше и во время бивуаков, говоря словами немодного ныне классика, «настоящим образом», чтобы они «про короля и про его приход розведывали допряма», «над литовскими людьми поиск учинити», «от себя посылали проведывать татар под люди и языков добывать», «в одном месте не стояли, ходили бы есте, переходя, чтоб вас литовские люди не нашли» и чтобы «на прямое бы есте дело с литовскими людьми не ставились» с тем, «чтоб нашего дела поискать, а собя уберечи» (фразы из грамот, посланных из разряда воеводе князю В. Д. Хилкову летом 1580 г., наглядно показывающие, как должны были действовать сторожи)
[313]. Ведь отборный, составленный из «резвых людей» ото всех полков «ертаул», передовая застава (или, паче того, особый полк), и завеса из высланных вперед и на фланги «покрылений» и «подъезщиков» должны были и уберечь главные силы от неожиданного нападения противника, и не дать неприятелю проведать о выдвижении русских войск и намерениях государевых воевод, и, добыв языков, узнать «подлинные вести» о противнике и его замыслах.
Естественно, что и неприятель, в свою очередь, старался «погромить» русские сторожи и станицы и захватить языков. И в таких стычках побеждал не сильнейший, а хитрейший (по словам упоминавшегося выше Г. де Боплана). В эпистолярном наследии Ивана Грозного сохранилось описание любопытного эпизода такой «малой» войны между русскими и татарскими сторожами. Летом 1573 г. думный дворянин и бывший опричник Василий Грязной был послан с отрядом в 115 «санопальников» в Поле, с тем чтобы, по словам головы, «на Миюс ходити и на Молочные Воды языков добывати, которые бы ведали царево умышленье, кое бы тебе, государю, безвестну не быти»
[314].
Увы, Грязному не повезло, и охотник сам стал добычей. Неудачливый станичный голова жаловался царю, что его подчиненные подвели его, «ково ни пошлю, и тот не доедет да воротитца, да приехав солжет: где ни увидит какой зверь, да приехав скажет – «люди»…». И закончилась вся история тем, что Василий попал в татарский плен (да там, судя по всему, и сгинул). Описывая обстоятельства, при которых он оказался в татарском плену, думный дворянин писал Ивану Грозному, что, обнаружив неприятелей, он «послал Василья Олександрова с товарыщи сторожей гоняти», сам же «стал в долу с полком, а Василью приказал: «Любо, реку, учнут тебя гоняти, и ты, реку, к нам побежи». Посланный Грязным голова Василий Степанов исполнил все, как приказал ему Грязной – напал на татарских «подъезщиков», а когда те контратаковали, обратился в бегство («и как Василей учал гоняти сторожей – ино Василья встретили татарове да почали гоняти»), наводя татар на засаду. «И Василей побежал мимо меня, – продолжал дальше Грязной, – и яз, холоп твой, и молыл Василью так: «Пора напустить?» и, кинувшись встречю, Василья отнял, надеючись на полк, да сцепился с мужиком». Увы, станичники не поддержали своего воеводу и, пока он рубился с татарином, обратились в бегство («полк весь побежал, и рук не подняли». Кстати, во время осады Казани князь Андрей Курбский оказался в схожей ситуации, когда повел своих людей в атаку против прорывающихся из Казани татар. Однако, вопреки ожиданиям князя, «те все благородные, их же уже собралось было аки со триста, яже обещались и устремились были со мною вкупе на них (татар. – В. П.) ударити, да погладили возле полка их, не сразився с ними», и Курбский врубился в ряды неприятелей сам-четверт
[315]). Подоспевшие бусурманы (а и было их, татар, по сообщению Грязного, 280 человек), после упорного сопротивления, «поимали» голову. Василий потом похвалялся царю, что его-де «мертвого взяли; да заец, государь, не укусит ни одное собаки, а яз, холоп твои, над собою укусил шти человек до смерти, а двадцать да дву ранил; и тех, государь, и ко царю принесли вместе со мною»
[316].
