Другой случай – в 1576 г. из Москвы был послан в Белозерский уезд «ямчюжной мастер ямчуги варити», для чего тамошние крестьяне должны были не только поставить «ямчужной амбар», но еще и свозить к амбару землю, дрова и золу для варки селитры. Спустя шесть лет, в октябре 1582 г., в Кирилло-Белозерский монастырь была прислана царская грамота, в которой говорилось, что монастырская братия должна была сварить с пожалованном им государем ямчужном амбаре с монастырских вотчин по 2 пуда селитры с сохи, а всего 38 пудов «емчуги добрые перепущенные, опричь дерева, которая б емчуга пригодилась к ручному зелью». И ту «емчугу» надлежало прислать в Москву в Пушечный приказ «однолично безо всякого переводу»
[652].
Неустанные усилия власти по организации «варки» «ямчуги» и производству пороха не могли не дать надлежащего результата. Судя по отзывам иностранцев, русские немало преуспели в этом достаточно сложном деле. Так, например, Р. Гейденштейн отмечал, что по взятом после тяжелой месячной осады в 1579 г. Полоцке королевские войска нашли пороха столько, что «хватило бы его для вы-держания еще труднейшей осады». Точно так же во взятом Велиже, по словам королевского секретаря, поляки обнаружили пороха и прочих военных припасов столько, что их хватило для оснащения войска и для оставленного в городе гарнизона
[653]. Немалое количество пороха было в пороховой «казне» оставляемых русскими по условиям Ям-Запольского перемирия ливонских городах и замках. К примеру, в небольшом замке Трикатен было почти 44 пуда пороха и 8 пудов селитры
[654]. Если же посчитать, сколько всего «зелья» и его компонентов находилось в оставляемых по условиям перемирия ливонских городах и замках (всего 21), то выходит, что в их пороховой казне хранилось 6867 пудов и 15 фунтов пороха, примерно 68 пудов и 35 фунтов селитры и 131,5 пуда «горячей» серы
[655]. Так что если Гейденштейн, панегирист Стефана Батория, и преувеличил размер трофеев, взятых королевским войском в русских крепостях в ходе Баториевой войны, то не слишком сильно.
Стоит заметить, что «ямчужная» повинность тяжким грузом ложилась на плечи тяглецов, и получить освобождение от нее, как, впрочем, и от целого ряда других повинностей, связанных с обеспечением действия государева наряда, было желанной целью для землевладельцев, крестьянских и посадских миров. О характере и составе этих повинностей позволяет судить, к примеру, жалованная тарханная грамота, выданная от имени юного царя Михаила Федоровича инокам Николо-Угрешского монастыря. Игумен Киприан сумел вовремя подсуетиться и добился получения грамоты, в которой было прописано, что крестьяне монастырских сел и деревень «к ямчюжному делу сору и дров не дают, и ямчюги не варят, и амбаров ямчюжных не делают (то есть освобождались от селитряной повинности. – В. П.)». Но и это еще не все. Крестьяне монастырских вотчин, согласно грамоте, также «к пушечному делу на пушечной запас волоков, и колес, и саней, и канатов, и лну, и поскони, и смолы, и холстов, и всяких запасов не дают и не делают, и к зелейному и к пушечному делу уголья и никаких запасов не возят и не дают». Вдобавок ко всему они еще и «ядер каменных не делают»
[656].
Итак, из этой жалованной грамоты состав повинностей, которые должны были обеспечивать действия «наряда», просматривается более чем наглядно. Это не только изготовление селитры, но также поставки всевозможных материалов и оборудования, нужных в артиллерийском деле, но даже и изготовление каменных ядер. И тут возникает вопрос: а какие боеприпасы были в ходу у русских пушкарей в конце XV – начале XVII в.?
Для ответа на этот вопрос обратимся сперва к переписи артиллерийского вооружения и припасов в оставляемых русскими ливонских городах и замках. К примеру, в юрьевском цейхгаузе хранились ядра (kuli) каменные, железные и железные, облитые свинцом (для лучшей обтюрации), а в описи оставляемого наряда в Вольмаре числятся в немалом количестве не только каменные ядра, но и каменные ядра, облитые свинцом (причем все они были небольшого калибра – фунт или доли его). Опись же вооружения замка Берзон сообщает нам о свинцовых ядрах для малокалиберных пищалей (2-фунтовых, 0,75-фунтовых, полуфунтовых и 1/8 – фунтовых). Не забыта в описи и дробь для тюфяков
[657].
Однако это еще не все. Русские пушкари использовали еще и зажигательные снаряды. Про некие «огненные ядра», которые были применены в ходе смоленской эпопеи Василия III, уже было сказано выше, но есть и еще одно прелюбопытное описание зажигательной «бомбы» (?), сделанное, похоже, с натуры казанским книжником Шерифом Хаджи Тархани. Повествуя о неудачной казанской экспедиции Ивана Грозного зимой 1549/50 г., он писал об использованных русскими пушкарями зажигательных снарядах: «Эти снаряды снаружи опоясаны железом, внутри кованой меди положены белая нефть и сера, соединены и укреплены малюсенькие ружья, приведенные в готовность положенной дробью из 4–5 свинцов, и ими стреляли темной ночью словно «как дождевая туча с неба. В ней – мрак, гром и молния». И искры в воздухе, что вылетали по ночам из огненного снаряда, можно было бы сравнить с упавшими разом звездами и планетами»
[658]. Судя по описанию, перед нами довольно сложная конструкция из двух полусфер (медь, бронза?), скрепленных для крепости железными обручами и заполненных горючей смесью вместе с отрезками железных трубок, в свою очередь начиненных порохом и свинцовой дробью.
Каменные ядра, как уже было отмечено выше, изготавливались, похоже, в порядке повинности мастерами-каменосечцами (главным образом из известняка?), а вот с металлическими ядрами дело сложнее. Поскольку техника чугунного литья в XVI в. еще не была освоена, ядра не отливались, но отковывались кузнецами из железных криц. Поэтому известный пассаж из Герберштейновых «Записок» о том, что в бытность его в Московии тамошний государь имел литейных мастеров немцев и итальянцев, которые отливали, «funduit», ему, кроме пушек, еще и железные ядра, «ferreos globulos», следует признать неточностью перевода, ибо в немецком варианте текста упоминаются «Kuglschmid», «кузнецы-ядерщики»
[659].
