Знакомый нам уже по посольству Ширли – Хусейн Алибека папский нунций Феррери, являвшийся по совместительству епископом Верчелли, поселил их в собственном дворце. У кармелитов к Феррери было деликатное поручение лично от Климента VIII. Папа настоятельно рекомендовал для более легкого и успешного прохождения через территории Московии обзавестись письмами Рудольфа II на имя «Великого Герцога этого государства», для этой цели нунций должен был сопровождать кармелитов на аудиенцию к императору
[347]. Император Рудольф II принял послов очень любезно и снабдил их своими личными письмами и к шаху Аббасу, и к Борису Годунову, и к «другим важным персонам тех царств»
[348].
В это самое время произошло знакомство кармелитов с персидским послом, находившимся при дворе императора уже шесть месяцев. Этим послом был уже знакомый нам по предыдущей главе Зайнуль Абдин-бек Шамлу, отцы-кармелиты именовали его Зенил Камбей. Посол был не просто знатным кызылбашем, а родственником шаха, поэтому ему в течение всего его пребывания при дворе императора оказывался самый роскошный прием и демонстрировалось непременное почтение к его сюзерену. Как уже отмечалось, Аббас направил Зайнуль Абдин-бека к Рудольфу II для переговоров о совместной борьбе против османов. Зайнуль Абдин-бек сыграет достаточно драматичную роль в судьбе папского посольства. При дворе императора в этот момент находился еще один папский нунций – Клаудио Рангони, аккредитованный при дворе Сигизмунда III. Рангони, как и Феррери, очень покровительствовал кармелитам, поэтому он делал все, что могло бы способствовать папской миссии. Нунций Рангони устраивает встречу о. Павла-Симона с Зайнуль Абдин-беком. Нунций пригласил Зайнуль Абдин-бека на роскошный прием, где присутствовала вся дворянская элита Праги. Но в результате нунций достиг противоположного эффекта. Зайнуль Абдин-бек был хитрым и осторожным человеком, он не раз выполнял самые деликатные поручения шаха Аббаса. Увидев, какие почести и уважение расточали присутствующие скромным монахам-миссионерам, Зайнуль Абдин-бек задумался об истинных целях миссии кармелитов. Достаточно сказать, что на приеме в их честь, который устроил нунций Феррери, кармелитам прислуживал Д. Бальтасар де Маррадас, мальтийский рыцарь и капитан французской кавалерии. Нунций Рангони попытался отрекомендовать Зайнуль Абдин-беку «христианских монахов» (?!) в качестве послов для ведения переговоров по антиосманским действиям. Зайнуль Абдин-бек мог опасаться того, что шах сочтет результаты его миссии неудовлетворительными, так как ему не удалось добиться от императора конкретных действий в отношении создания общеевропейского союза против османов, кроме того, его почти год, несмотря на его протесты, удерживали в Праге. А кармелиты имели с собой письма от римского папы, императора, польского короля и некоторых итальянских правителей. Этот факт должен был повысить в глазах шаха статус папского посольства. Так или иначе, но именно тогда в Праге между кармелитами и персидским послом установились натянутые, если не сказать враждебные отношения.
Перед тем как покинуть Прагу, у кармелитов была «очень сердечная и личная аудиенция со старым Императором, разговор с ним шел о войне, которая должна была делаться против Турок; и, будучи искренне признательными Его Величеству за письма, внимание и милости, они простились с ним со всей простотой и сердечностью»
[349].
18 августа 1604 г. кармелиты отбыли из Праги. С ними вместе возвращался в Персию Зайнуль Абдин-бек. «В среду, 25 августа, мы счастливо прибыли в Краков, столицу королевства Польши», писал о. Иоанн-Фаддей в дневнике
[350]. Весьма примечательно замечание кармелитов о польском короле Сигизмунде III Ваза, который, по их словам, правил очень долго, с 1586 по 1632 г., но был обязан своей короной «вмешательству папы во внутренние дела королевства»
[351]. Поэтому кармелиты могли рассчитывать со стороны короля на самое внимательное отношение к их нуждам и проблемам. Сигизмунд III, «католический, благочестивый и благоразумный Король», также любезно принял миссионеров и снабдил их письмами и к шаху Аббасу, с которым у него не было никаких ссылок, и к Борису Годунову. Кроме того, «Король Польши выказал нам много милосердия и благосклонности и дал нам письма для Монсеньора Бенедикта Войны, Епископа Вильно, и Льва Сапеги
[352], Великого Канцлера Литвы, для того чтобы оба выказали нам свою благосклонность и необходимую помощь, для того чтобы переправиться в Московию. Его Величество также дал нам паспорт на латыни, а другой на русинском языке, для того чтобы мы были в безопасности в тех землях, и письма для Капитана Орши, где подразумевалось, что мы должны были вступить в Московию, так как до сих пор это были ворота, через которые прошли все, кого в последнее время посылал Его Святейшество в Персию»
[353].
Все высшее духовенство Польши оказывало кармелитам выдающиеся знаки внимания. Монсеньор Бернард Мациевский, кардинал примас Польши, «дал нам пергаментную книгу формата in-folio с четырьмя картинками на каждом листе, всю окованную золотом и инкрустированную камнями, это была Библия, от Первой главы книги Бытия до Второй книги Царств, будучи редкой и старинной вещью, очень дорогой; ему казалось, что мы должны от его имени преподнести королю Персии»
[354]. Речь действительно шла о редкой книге. Она вошла в историю под названием «Библия Мациевского». Рукописная Библия, созданная по заказу короля Людовика IX Святого, содержит 283 миниатюры, из них 21 большеформатные батальные сцены, выписанные в мельчайших деталях. Книга, несмотря на все перипетии, которые пришлось перенести в Русском государстве, была доставлена кармелитами шаху Аббасу. Шах заказал персидский перевод большинства латинских пояснительных надписей. Так в Библии появился персидский текст.
Однако кармелиты не могли не заметить странных настроений, царивших в высших кругах польской знати. Все только и говорили о московском «царевиче Дмитрии», находившемся у сандомирского воеводы Юрия Мнишка. Тем не менее кармелиты двинулись в Литву к русской границе. От Кракова до Вильно они добирались долго – 15 дней. Там они обнаружили отсутствие великого канцлера и епископа Б. Войны, к которым имели рекомендательные письма. Кармелитам пришлось ехать на встречу к Льву Сапеге в его имение. Сапега встретил кармелитов более чем радушно, но сразу сказал, что их предприятие в данный период времени «было более трудным, чем когда бы то ни было»
[355]. Понимали ли монахи, что имел в виду канцлер, не очень ясно, хотя на страницах своих дневников они подробно описывают текущие дела, не замечая главную причину их задержки. Сапега говорил о волнении в Московии, о том, что там чуть ли не гражданская война, а ведь это ранняя осень 1604 г., еще впереди битва под Кромами, когда отряды Самозванца, любовно укомплектованные в Литве, потерпят поражение. Интрига польско-литовской правящей верхушкой готовилась давно, кармелиты приводят даже цифры – от 30 до 40 тысяч человек, с которыми Самозванец готов двинуться в отеческие пределы
[356]. Однозначно, что в Риме были не в курсе «планов» восстановления на московском престоле «законного» царевича. Если бы Климент VIII предполагал, что его посланники окажутся в гуще столь драматических событий, то для посольства был бы выбран другой маршрут. Самое интересное, что «добропорядочный» канцлер посвятил кармелитов в суть дела и мы можем познакомиться на страницах их дневников с историей бедствий «законного» царя и «зверств» незаконного, то есть не природного, а выборного. Это очень странное обоснование правд Лжедмитрия звучит из уст представителей выборной и очень ограниченной монархии. Кармелиты целиком разделяли взгляды Сапеги на Самозванца, тем более что им было известно, что царевич принял истинную веру (католическую) и ставит своей целью осчастливить и своих подданным тем же самым. Преподобный Викентий сообщает, что слышал это лично от о. Павла-Симона
[357].
