Вечером в дверь Зины постучала соседка. Дмитрия не было. Похоже, его оставили дежурить в этой своей воинской части — так уже бывало. Без него было скучно, и Зина вдруг осознала, что привыкла к нему.
Он ей очень нравился и как мужчина, и как друг. С ним было легко — так, как никогда не было с Андреем. Зина даже испытывала нечто вроде угрызений совести — от того, что не скорбит об утрате Андрея так, как должна, а вместо этого пытается строить свое счастье.
Соседка была взволнована. Она работала школьной учительницей. В квартире эта семья — учительница и ее муж — поселилась недавно. Оба они были милы, интеллигентны, разговаривали вежливо, и всегда были невероятно тихие. Зине очень нравилось это. Они выгодно отличались от всех прочих обитателей огромной коммунальной квартиры.
— Днем из ЖЭКа приходили, — с волнением сказала учительница. — Из домоуправления. Вы как раз на работе были. И велели окна заклеить полосками бумаги. Всем, у кого окна выходят на собор.
— Что велели? — поразилась Зина, готовая к чему угодно, но только не к этому.
— Окна бумагой заклеить. А зачем, не знаю. Вот, я вам принесла, — соседка протянула ей белые полоски бумаги, — хотите, я вам помогу? Вы только с работы, устали, наверное. А у меня время есть.
— Да, спасибо огромное! Буду признательна. Только я не понимаю, зачем это! Что происходит?
— И я не понимаю. — Соседка быстро растворила в мисочке с водой мыло, и они вместе принялись наклеивать белые полоски на стекло. Окна соседки тоже выходили на улицу, как раз на собор, и она сказала, что сделала это еще днем.
— Странно как-то, — произнесла Зина. Бумага плохо ложилась на стекло, сбивалась, комкалась, руки ее были не приспособлены к такой вот простой работе, а сознание безумно бесила мысль: зачем?
— А я вот что вам скажу, — учительница понизила голос, — с собором это связано. Что-то с собором хотят сделать в рамках борьбы с религией. Иначе никак не объяснить!
— С собором? Но это невозможно! — Зина вдруг почувствовала острую щемящую тоску. — Свято-Преображенский собор — это памятник архитектуры! Он всегда сердцем Одессы был! Столько поколений людей крестили и отпевали в нем! Разве можно перечеркнуть все это одним махом? При чем тут вообще религия?
Она так разволновалась, что растеряла все нужные слова. Собор был символом ее детства, монолитом из прошлой жизни, он словно олицетворял облик старого города и был неуклонным краеугольным камнем в самом основании хаоса и разрухи. Что бы ни происходило, собор оставался всегда! И вот теперь острая тоска внезапно пронзила ее сердце.
— На днях собрание в Доме офицеров было, — продолжала соседка, — ну, знаете, здесь, через дорогу. Нас всех согнали туда. Многих учителей, кто в школе был. Там Клим Ворошилов выступал. Наш доблестный красный командир! Его стоя приветствовали. А он… он к окну подошел. А там шпиль собора — высокий такой, во все небо. Увидел он этот шпиль, и говорит: «Надо расчистить это место». А Якир, который тоже в зале был, ему и отвечает: «Мы давно собирались». А ведь и правда. Собор наш в 1932 году закрыли. И все ценное из него вывезли. Не только остатки церковной утвари, но даже мрамор со стен и полов.
— Вы хотите сказать, что они разрушат собор? — Зина даже перестала наклеивать бумажные полоски, вдруг почувствовав просто нестерпимую боль.
— Разрушат, — горько вздохнула учительница, — у меня в классе родитель один есть, строитель. Так вот что он мне рассказал. Выпотрошенный от ценностей, собор попытались разобрать по камешку, но не смогли. Разобрать собор, как храм Христа Спасителя в Москве, было трудно. Блоки, составлявшие стены собора, были скреплены раствором на яичном желтке и не поддавались расчленению. Храм действительно уже хотели разобрать. Даже с помощью небольших взрывов. Я знаю, он мне рассказал, что внутри стены пытались взорвать. Подкладывали взрывчатку, как во времена войны. Стены дрожали, штукатурка рушилась. Но стены — стены продолжали стоять! Удалось немного разрушить лишь алтарную часть храма. А вот колокольня осталась целой. Поэтому что они еще придумают, я не знаю. Но понимаете, мне страшно, — честно сказала она. — Я не могу сказать, что так сильно верю в Бога. Я вообще в него не верю, Бога нет. Мы все об этом знаем. Религия — это вырождение, способ одурманивания масс. Но мне так грустно становится, когда я думаю обо всем этом, так грустно, что ничего не могу с этим поделать! Собор жалко. Он как человек живой. Угрюмый человек, которого приговорили к смерти…
Слова учительницы невероятно отразились в душе Зины! Она вдруг подумала, что соседка сама толком не понимает, как точно охарактеризовала происходящее! И хорошо, что не понимает, подумалось ей следом. Было бы очень страшно — понимать все до конца.
Полоски были наклеены, учительница ушла к себе. Зина осталась сидеть в комнате, не включая свет. В мае темнело поздно. Дмитрия все не было. Когда темнота стала ощутимой, Зина встала и подошла к окну.
Возле собора, в переулке, стояли два военных грузовика. Из них выходили люди в форме и по периметру окружали собор. Некоторые заходили внутрь, за забор. Они тянули какие-то провода.
Нехорошее предчувствие больше не было маленьким огоньком тревоги. Теперь оно разрослось в ощущение катастрофы и бушевало в ее душе, как палящее пламя. Зина вскочила и стала одеваться.
— Куда вы направляетесь? — Двое солдат из тех, кто оцепил переулок, преградили ей путь.
— Я только хотела узнать, что происходит, почему возле собора столько военных, — Зина пыталась шагнуть вперед, чтобы выйти на улицу, но солдаты не давали ей это сделать.
Тут она увидела, что в переулке достаточно много людей. Они высыпали из окрестных домов и стояли на улице, а военные пытались их разогнать.
— Вы в этом доме живете? — Охрана была непреклонна, и эта железная непреклонность тоже не на шутку испугала Зину.
— Да, в этом доме. Почему я не могу выйти, почему вы не пускаете меня?
— Вам лучше вернуться в квартиру!
— Никуда я не пойду! — Внезапно рассердившись, Зина сжала кулаки, куда и страх делся. — Немедленно уйдите в сторону!
— В соборе будут производиться ремонтные работы. Они могут быть опасны. Нельзя находиться на улице. Вам лучше вернуться в квартиру, — солдаты были непреклонны.
Они так и не выпустили ее. Когда Зина поднималась к себе, на лестничной клетке она столкнулась с тетей Валей.
— Шо за гембель тут творится? За шо видела? — уперлась та кулаками в свои толстые бока.
— Они меня не выпустили на улицу! — пожаловалась Зина.
— Вот аспиды! Ну шо за шкуры проклятые! Все им неймется, никому жить не дадут!
Не слушая больше причитаний тети Вали, Зина поднялась в квартиру. Зажигать свет ей по-прежнему не хотелось.
Через какое-то время военных погрузили в грузовики, и они уехали. Вокруг наступила зловещая тишина. Зина собиралась уже лечь спать, как вдруг…
