Они вошли в домик. По обеим сторонам небольшого коридора было две двери. Дмитрий завел Зину налево, в комнату, где стояла железная кровать, стол и несколько колченогих табуреток. Зажег керосиновую лампу, стоявшую на столе.
— Ты здесь подожди. Напротив — кухня. Если голодная, можешь пойти что-нибудь из еды поискать. Я не знаю, что там есть.
Но Зине было не до еды. У нее сильно болело все тело, и она подозревала, что это последствия дыма в подземелье. Она прилегла на кровать. Дмитрий ушел. В комнате было невероятно тихо. Глаза ее стали слипаться. Она и не заметила, как провалилась в сон, больше похожий на обморок. Когда вернулся Дмитрий, Зина уже крепко спала.
Утром она проснулась от щебета птиц. Окно было раскрыто настежь, и в него вливались потоки солнечного света. Было уже достаточно поздно. К удивлению, чувствовала Зина себя хорошо. Домик был не так прост, как казался снаружи. В конце коридора оказались удобства — туалет и умывальник. Дмитрий хозяйничал на кухне напротив, готовил завтрак.
В кухне на всю мощь было включено радио. Плоская черная тарелка радиоточки вещала международные новости.
— Радиоточка в селе? — удивилась Зина.
— А это не село! — улыбнулся Дмитрий. — Это Котовск. Окраина Котовска. И радио здесь уже есть.
Зина прислушалась. Новости действительно были международными.
— «“Над всей Испанией безоблачное небо…” — с этой фразы начался вооруженный, военный мятеж в Испании под руководством Франсиско Франко… Вчера… 17 июля… «над всей Испанией безоблачное небо»… Сигнал… мятеж… В год второй пятилетки… Вторая пятилетка завершена досрочно… СССР не останется в стороне. СССР окажет военную помощь антифашистскому, республиканскому правительству в борьбе с генералом Франко. СССР предоставит Испании кредит в размере 85 миллионов долларов, поставит 648 самолетов, 353 танка, 1186 орудий, 500 тысяч винтовок, пулеметы, боеприпасы. В Испанию будет отправлено около 3 тысяч советских добровольцев, которые окажут помощь дружественному народу в борьбе с фашистскими мятежниками генерала Франко. В их число войдет 160 летчиков…»
— Что это, война? — Зина не верила услышанному.
— Международный спецвыпуск, — скривился Дмитрий, — хвалятся.
«Москва категорически осуждает также Италию, начавшую войну в Абиссинии, — продолжало вещать радио, — международное вмешательство во внутренние дела государств… категорически не приемлет фашистскую агрессию… в антифашистской борьбе с правительством…»
Дмитрий выключил радиоточку.
— Зачем? — вскинулась Зина. — Я хотела дослушать.
— Здесь нечего слушать! — Голос Дмитрия зазвучал резко. — Все ложь! Здесь все ложь, от начала и до самого конца! Гордиться надо Испанией! «Над всей Испанией безоблачное небо…» Теперь оно точно станет безоблачным!
— О чем ты говоришь? — Слова Дмитрия страшно не понравились Зине.
Он разложил еду, придвинул тарелку ей.
— Ты поешь. Нам поговорить надо.
С такой «подливкой» кусок не лез в горло, но Зина мужественно заставила себя съесть все до конца.
— А я восхищаюсь испанцами! — громко сказал Дмитрий. Разговор начался сразу после того, как последняя тарелка была отправлена в кухонную раковину. Но вместо того чтобы мыть посуду, он обернулся.
— Они нашли в себе силы дать шанс лучшему, настоящему будущему! Тем, кто способен вышвырнуть этих сопливых трусливых коммунистов, ведущих страну к краху, — Дмитрий говорил и при этом внимательно наблюдал за лицом Зины, — они молодцы!
— Ты говоришь о фашистах? О мятежниках генерала Франко? — спросила она.
— Вот еще слово, которое я совершенно не терплю! — хмыкнул он. — Выдумано советской и коммунистической пропагандой! Я говорю о великой Германии, которой восхищается сегодня весь мир, — кроме, конечно, всякой там коммунистической мелюзги. Немцы смогли подняться над всеми. Они доказали всему миру правильность своей политики. Вот увидишь — скоро немцы покорят весь мир. Умные люди понимают, что с ними надо дружить и работать, а не навешивать коммунистические ярлыки.
— Но это фашизм… — вырвалось у Зины, — так пишут, так говорят… Не может быть превосходства одной нации над всеми.
— Ну вот, ты опять! А почему не может? А почему твои любимые Советы на превосходстве одного класса над другим построили целую страну? Да и то, какого класса! Самого низкопробного сельского навоза, из самых грязных низов…
— Ты о чем? — нахмурилась она.
— О том, о чем ты знаешь лучше всех остальных! — Дмитрий смотрел на нее почти не мигая, в упор. — Я все о тебе знаю. Прежде чем… Словом, я тщательно изучил твою биографию. Твою жизнь сломали из-за социального происхождения. Всю твою карьеру, будущее перечеркнули потому, что ты благородного происхождения, а не родилась от сельского навоза! Драконовские законы подлецов! Со мной было точно так же. Я был историком с мировым именем. Мои работы переводили на разные языки. До того дня, как меня пригласили на симпозиум в Париж. Прежде чем выпускать в буржуазную Францию, в НКВД решили проверить мою биографию. И что проверили? Дворянское происхождение! А знаешь, что произошло потом? Знаешь. Меня вышвырнули из университета, как какого-то садового сторожа! Меня! Ты можешь это понять?
Дмитрий сжимал кулаки, глаза его метали молнии, и он выглядел просто страшно. Зина сочла за лучшее промолчать, очень уж не понравился ей его взгляд.
— Ты можешь понять меня лучше всех остальных. Ты, которую везли в пролесок, чтобы расстрелять по приказу спецотдела НКВД! Неужели ты считаешь, что тебя везли в Одессу? После того, как ты уже попадала к ним в тиски? Приказ о твоей ликвидации уже был подписан! Тебя пристрелить тайком хотели — и всё!
Зина едва сдержалась, чтобы не спросить, откуда он знает об этом, и как можно делать выводы, не зная, какой разговор состоялся у нее в машине… Но она снова предпочла промолчать. В памяти вдруг всплыли слова Григория Бершадова о том, действительно ли так хорошо она знает Дмитрия и как давно она его знает.
Зине вдруг стало так тоскливо, что у нее сжалось сердце. Этот человек обнимал ее, говорил о своей любви. С ним она делила постель, отдаваясь ему так, как не отдавалась никому в жизни, даже Андрею. И все это время она ничего не знала о нем. Он использовал ее, вел свою какую-то тайную игру, лгал, целуя и глядя в глаза. Это был даже не страх, а полное разрушение ее мира, вдруг превратившегося в такую уродливую карикатуру, что от этого было не только страшно смотреть вперед, но даже дышать. Истолковав ее молчание как согласие с его словами, Дмитрий продолжал.
— А твой друг Андрей Угаров? Он проводил эксперименты на людях, на живых, настоящих людях, поэтому им так интересовались в НКВД. Смертельные эксперименты. Он уничтожал людей. Знаешь, какой страшной смертью они умирали? И для кого он это делал? Для тех, на кого работал, для Советов! Политика абсолютной жесткости к врагам! Так что тебе ли, когда-то пострадавшей от этого человека, защищать Советы, плодившие таких уродов?
