Дверь захлопнулась, в камере наступила тишина. Он тихонько подсел к чекисту.
— Куда их повели, на допрос?
— Ты не понял, — тот укоризненно посмотрел на него, — в тюрьму пригнали машину смерти. Я же сказал тебе, что тюрьму решили разгрузить.
— Когда же они вернутся?
— Они не вернутся, — и отвернулся к стене, показывая, что больше не желает продолжать разговор.
Заключенные не вернулись. Через два дня повторилось то же самое. И еще через день. В камере остались четверо: он, чекист и еще двое «старожилов», избитых настолько, что ни на одном из них не было живого места. Бывшего учителя истории с содранной кожей тоже забрали.
В камере стало необычайно просторно. Воздух сразу посвежел. Но никого не радовало это иллюзорное подобие комфорта.
— Почему не забрали нас? — спросил он чекиста, когда почти все нары оказались пустыми.
— Значит, мы еще нужны. Вот ты признался, что работаешь на румынскую разведку? Нет. Так чего спрашиваешь?
— Что будет с нами?
— Я же тебе сказал. Нас отправят на шестой километр Овидиопольской дороги.
На следующую ночь после этого вновь раздался машинный рев — точно такой же, как был некоторое время назад. Но теперь его слышали только четверо. Чекист больше не крестился.
— Увезли, — выдохнул чекист, — нам повезло в этот раз. Но это не значит, что нам будет везти всегда.
— Можешь ты объяснить? — рассердился он.
— Я видел один раз это изобретение в действии. Черт знает, кто его изобрел. Его используют, когда надо казнить много заключенных за один раз — как правило, до 10 человек.
— Казнить? — замер он.
— А ты думал, их на прогулку вывезут? — огрызнулся чекист. — Казнить, конечно. Разгрузить тюрьму. А то набили…
— Что это такое, машина смерти?
— Это полностью закрытый автозак. У него мотор мощнее и резче, поэтому он ревет громче всех остальных грузовиков. Мы ведь слышали его сквозь стены. Действует по очень простому принципу. Заключенных заводят в кузов, якобы куда-то везут, и плотно закрывают бронированную дверь. Выхлопная труба выводится внутрь кузова, и, когда машина едет, выхлопные газы идут внутрь, на людей. Люди задыхаются и умирают при перевозке. Тела сразу везут в крематорий и сжигают, чтобы скрыть следы. Потом душегубку дезинфицируют и готовят к следующей партии.
— Откуда ты знаешь это?
— Ты забыл, кем я был? Однажды я сам сажал в такую машину людей.
— Где ее изобрели?
— В одном из лагерей НКВД — где же еще?
Он молчал, пытаясь осознать смысл сказанного. Но его душа отказывалась в это верить.
— Поэтому я так перепугался, когда услышал знакомый рев, — пояснил чекист, — я узнал бы его из тысячи.
— Понимаю, — кивнул он.
— А знаешь, есть один интересный момент. У наших НКВДшников эту машину — вернее, конструкцию такой машины, зачем-то купили немцы.
— Немцы? — не понял он.
— Ну да. Там же сейчас нацистская партия пришла к власти. Собираются, наверное, ужесточать порядки. Вот и купили душегубку у наших. Изобретение машины смерти… Тоже будут перевозить.
После этого разговора он не смог заснуть. Что-то разрасталось в глубине него, как снежный ком. Что-то огненное и пугающее, такое, каким бывает предчувствие.
Посреди ночи он присел на нары к чекисту и разбудил его, тряся за плечо.
— Расскажи мне про этот лагерь, на шестом километре… Где лаз?
— Зачем сейчас? Там покажу, — буркнул чекист, недовольный, что его оторвали от сна даже в таком месте.
— Сейчас. На всякий случай. Нас могут отправить по отдельности. Если я вырвусь раньше, то тебе помогу. Хотя бы вещи в селе подготовлю. А если ты первым, то ты — мне.
В конце концов чекист согласился. Сбив со стенки кусок штукатурки, он нарисовал на полу план.
Через два дня после этого чекиста принесли в бессознательном состоянии и швырнули на пол. Он бросился к человеку, уже ставшему для него другом. Лицо его было синим. А руки… Его запястья на обеих руках были разодраны до кости, и из этих жутких ран толчками вытекала густая, венозная кровь, заливая весь пол. Что они делали с ним? Было похоже, что его подвесили на что-то острое на запястьях, и он оборвался. Думать дальше было нельзя — рассудок отказывался повиноваться.
Его друг умирал. Он прекрасно понимал, что нельзя соединить разорванные вены. Неизбежна смерть. Только один раз чекист раскрыл глаза и посмотрел на него.
— Беги… — прохрипел, — беги за меня…
Вскоре чекиста не стало. Он почувствовал это.
Предчувствие поразило его, словно раскрыло какую-то странную, потаенную дверь. Теперь он мог через нее выйти.
ГЛАВА 14
Зинаида не любила опаздывать. Более того — она просто не выносила людей, хронически опаздывающих на работу или на встречи. А потому всегда приходила заранее или, в крайнем случае, вовремя. Это считалось у нее почти опозданием — прийти минута в минуту.
Поэтому она заступила на ночное дежурство не в шесть вечера, как было положено, а в 17.20. На работу она всегда приходила раньше. А почему, и сама не могла объяснить. Каждый раз давала себе слово этого не делать. Медленно собираться, вовремя выйти, но… Ноги словно сами несли ее к работе, ей хотелось там быть. Возможно, она уже сжилась с этим местом, не мыслила себя без него.
В морге было полно людей. Кац, два новых врача, которые поступили на прошлой неделе, и два санитара, которые сдавали смену. Ей предстояло дежурить вдвоем с религиозным стариком. Несмотря на то что Кац прилагал немыслимые усилия, чтобы найти санитара на место погибшего студента, а лучше — нескольких, у него ничего не выходило. Никто не хотел идти работать в морг. Приходили либо отпетые алкаши, либо бывшие уголовники, когда-то закончившие курсы санитаров. Они отсидели, их выпустили из тюрьмы, нужно было куда-то устроиться, вот они и шли в морг, считая это место чем-то вроде человеческого мусорника, где берут на работу всех. Кац смотрел на них, содрогался и говорил, что все места заняты. Соответственно, нагрузка на всех врачей страшно возрастала.
Кац выглядел очень уставшим и словно постаревшим. Зине подумалось, что на него свалилась куча забот. Тяжело выжить под этой грудой дел, разгрести ее и выползти на поверхность. Немудрено, что шеф сдал.
Он отвел ее в сторону.
— Меня вызвали на допрос в НКВД.
— Зачем? — вздрогнула она, полная самых плохих предчувствий.
— Спрашивали о погибшем санитаре. Кажется, он хранил у себя какую-то запрещенную литературу. Что-то такое они у него в общежитии нашли.
