Постепенно в советской печати стала обнаруживаться некая жесткая рука. Книга «Доносчик 001...» подтачивала устои социалистической системы, и ЦК ВЛКСМ, Прокуратура СССР, редакция газеты «Пионерская правда», журналы «Пионер», «Человек и закон» создали комиссию для проверки подвига Морозова. В результате Бюро Центрального совета Всесоюзной пионерской организации имени Ленина постановило: «1. Считать правильным решение Бюро... от 1955 года о занесении в Книгу почета... пионера Павлика Морозова. 2. Сообщить об этом через средства массовой информации всем пионерам и их родителям, широкой общественности»
[267].
Итак, в разгар гласности и перестройки было всенародно объявлено, что известный всем доносчик остается героем 001. Начиналась третья (после реальной и мифической) жизнь Павлика Морозова — реанимированная. Обнаружилось стремление старых сил повернуть колесо истории вспять, к временам застоя. Усердие в восхвалении доносчика (читайте: сталинских порядков) проявляли некоторые издания, например журналы «Человек и закон», «Советская педагогика», газета «Советская Россия»
[268].
Что же делать мальчику из Цимлянска и миллионам других мальчиков и девочек в Советском Союзе? Петь хором песню «Равняйся на Павла Морозова!» или не петь? Доносить на родителей куда следует, если папа маме рассказал анекдот про Горбачева, или не доносить?
Главный подвиг Павлика — донос на собственного отца — звучал неблагозвучно. И советские газеты, обязанные по постановлению оповестить население, дружно заявили: нет в документах доносов Павлика! И значит, он был просто юным коммунистом, борцом за светлое будущее. Указания оставить Павлика в героях поступали централизованно. Откуда? Может, комсомол оказался не удел и не в почете и, чтобы доказать свою полезность, искал заслуги в прошлом? Но комсомол — лишь приводной ремень. Кому выгодно оставлять доносчика всеобщим образцом для подражания?
В то время поступали настойчивые требования обнародовать списки тайных осведомителей. Самые резвые из них уже каялись в печати, освобожденной от цензуры. Становилось ясно, какая организация больше других печется о неколебимости и славе героя-доносчика. Указания шли из другого учреждения, которому гласность поперек горла, историческая правда опасна и не нужна, а доносчики требуются всегда. Газета «Известия» напечатала интервью с начальником Управления КГБ А. Бураковым. Он говорил о необходимости крепить сеть «нештатных сотрудников в каждом коллективе»
[269].
Тайной полиции герой-доносчик нужен всегда: и в заморозки, и в оттепель. Сетования отважных интеллигентов насчет повреждения общественной нравственности не меняли сути дела. Сталин, как мы помним, задумал поставить памятник Морозову на Красной площади, а поставил на Красной Пресне. Но подлинное место тайному осведомителю на Лубянской площади, возле той организации, в которой уверены, что павлики морозовы служат и будут служить ей верой и правдой.
Пресса централизованно обрушилась на книгу в духе самых мрачных времен, обвиняя автора в клевете, создании «антисоветской фальшивки», «оскорблении чести советского героя». Журнал «Человек и закон», выходивший тиражом десять миллионов, сообщил читателям, что будет судить автора книги
[270]. Особенно агрессивные статьи писали журналисты, причастные к созданию мифа о пионере-герое.
А изданная в Лондоне книга, о которой много писала пресса во Франции, Германии, Англии, США, потихоньку продолжала проникать за железный занавес. Пересказ книги опубликовал в Таллине журнал «Пионер» на эстонском языке, появился перевод на венгерский. Книга начала печататься по главам в латышских газетах и журналах в Риге. Там же, хотя и не полностью, перепечатал ее по-русски с продолжением журнал «Родник». «Доносчик 001...» дважды издан на польском языке. В результате известных послаблений в цензуре отрывки стали появляться в московских и периферийных газетах и журналах: «Семья и школа», «Век», «Семья», «Курортная газета».
Намерения российских издательств выпустить наше независимое расследование, опубликованное в разных странах, во время гласности и даже после развала Советского Союза, как ни странно, не увенчались успехом. Кто-то таинственный каждый раз мешал. В России «Доносчик 001...» вышел лишь в 1995 году
[271].
У входа на Красную площадь место, предназначенное когда-то советским правительством для героя-доносчика, занял бронзовый маршал Жуков верхом на лошади. А указания держать Павлика в героях настойчиво исходили из неведомых простому человеку источников. Видимо, чем больше открытых ртов, тем больше требуется ушей. Парадокс в том, что миф о Павлике работал и против авторитета самих секретных служб.
Важным стал и еще один аспект дела Павлика Морозова — международный. Раньше газета «Нью-Йорк таймс» напечатала пессимистическую статью о праздновании пятидесятилетия подвига Морозова
[272] . А едва герой-доносчик подвергся публичной критике в советской печати, та же газета поместила статью своего московского корреспондента «Времена меняют положение святого сталинской эры»
[273]. Судя по некоторым публикациям, удивленно сообщила американская газета, советская печать назвала Павлика Морозова, героя, вписанного в Книгу почета под номером 001, предателем.
Почему на Западе следили за отношением властей к Павлику Морозову с нескрываемым любопытством? Дело вовсе не в персонифицированном мальчике-предателе, а в той государственной морали, которую он собой представляет. Если мораль внутри страны партийная, классовая, коммунистическая, то есть отличная от общечеловеческой, как сосуществовать с остальным человечеством? Другими словами, если в Кремле и около особая мораль, России нельзя доверять. Ни в глобальных вопросах, ни в мелочах. Ибо ложь классовому врагу, согласно такой морали, оправданна.
Не доносчики КГБ спасают страну, которая находится в состоянии кризиса, а многомиллиардные западные кредиты на развитие отечественной экономики, международная торговля и деловые договоры с Западом о разоружении. Таким образом, в глазах общественного мнения демократических стран экономическая помощь России зависела, если упростить ситуацию, от Павлика Морозова. Вот почему газета «Нью-Йорк таймс» и другие западные издания с удовлетворением сообщили о первом же проскочившем в советской печати намеке на отказ от морали, символом которой является Павлик Морозов. Вопрос ставился о будущем Российского государства. Если славить Морозова — этого будущего нет.
