Больше того, вместо реальных доказательств некоторые улики перекочевали в судебное заседание из сочинений журналистов. Так, «Пионерская правда» сообщила, что герасимовские кулаки обещали заплатить за убийство золотом. В обвинительном заключении золото не упоминалось. Но на суде, согласно газете «Тавдинский рабочий», тема вознаграждения возникла.
«ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Тебе Кулуканов обещал золото, а ты знал, что у него есть золото?
МОРОЗОВ ДАНИЛА. Знал. (Не отвечает, обещал ли, дал ли, взял ли он. — Ю. Д.)
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Скажи прямо, Данила. Вот все, что ты здесь рассказал суду, это правильно или ты просто наговариваешь, лжешь?
МОРОЗОВ ДАНИЛА. Я говорю так, как было дело, мне нечего скрывать, раз виноват, то виноват»
[12].
Если верить отчетам о судебных заседаниях в газетах, обвиняемые охотно признавались в убийстве и изобличали друг друга. Бабушка, «высокая старуха в черном», обвинила деда и остальных
[13].
Дед тоже всех разоблачил, хотя и лаконичнее. Данила, обвиняя своих родных, держался весело. Однако присутствовавшая на суде бывшая жительница Тавды Анна Толстая заявила нам: никто из обвиняемых на суде не признался, что убил, и она отлично это помнит. Никто!
Свидетели обвинения (около десяти человек) тоже не приводили фактов, но требовали от суда применения к обвиняемым высшей меры социальной защиты, то есть смерти. Свидетелей защиты не было вообще. В процессе участвовал всего один защитник, Уласенко, который во время очередного заседания вышел вперед и заявил залу, что он возмущен поведением своих подзащитных и защищать их отказывается. После этого адвокат демонстративно удалился, и суд закончился без него. Судьи и прокурор требовали от маленького внука показаний против родных, и десятилетний Алексей Морозов, которого заранее научили, что говорить, требовал смерти своих деда и бабушки.
Этот процесс продолжался четыре дня. Приговор, зачитанный при гробовой тишине зала, гласил: «Кулуканова Арсения, Морозова Сергея, Морозова Данилу, Морозову Ксению — признать виновными в убийстве на почве классовой мести пионера Морозова Павла и его брата Федора и на основании ст. 58.8 УК всех четверых подвергнуть высшей мере социальной защиты — расстрелять»
[14].
Дядю Павлика Арсения Силина по непонятной и счастливой для него логике оправдали.
Неизвестные крестьянам люди, стоявшие позади толпы, громко запели партийный гимн «Интернационал». Журналисты писали: гимн подхвачен всем залом
[15]. Деталь эта весьма сомнительна: крестьяне, вроде герасимовских, вряд ли могли выговорить само название гимна.
Итак, без доказанной вины расстреляли трех глубоких стариков: деда в возрасте восьмидесяти одного года, его жену восьмидесяти лет, зятя семидесяти лет. Приговорен был и их девятнадцатилетний внук. Крестьянин Прокопенко уверял нас, что подсудимых расстреляли сразу: вывели к яме, велели снять хорошую одежду и изрешетили пулями. Об этом с подробностями рассказывали в деревне агитаторы из райкома партии.
Представление, которое положило начало мировой известности Павлика Морозова, закончилось. В течение нескольких дней станция и улицы Тавды были переполнены приезжими: милицией, солдатами, людьми в штатском, журналистами — всеми теми, кто организовал этот показательный судебный процесс, прошумевший на всю страну.
Для чего этот суд так понадобился властям? Кто такой был на самом деле Павлик Морозов? Что за подвиг совершил?
Глава вторая
КАК СЫН ДОНЕС НА ОТЦА
Перемена национальности убитого мальчика. — Прадед и дед на императорской службе. — Романтический брак жандарма с воровкой. — Белорусы осваивают Сибирь. — Венчание Трофима Морозова. — Сколько лет было Павлику? — Начало охоты за кулаками. — Из ссылки в ссылку. — Отец оставляет семью. — Путаница: кому и куда донес сын? — Приговор Трофиму Морозову.
Предки Павлика Морозова были по бюрократическому определению инородцами, то есть людьми нерусской национальности. Жили они в западной части Российской империи, в Белоруссии. Белорусы мать и отец Павлика — по крови, месту рождения и документам. И сам Павлик белорус. Об этой детали можно бы и не упоминать, если бы властям не понадобилось превратить его после смерти в русского. В печати начали подчеркивать, что Павлик Морозов — русский мальчик, «старший брат» и тем самым служит примером для детей всех других народов. Чтобы не оставалось сомнений, писатель Губарев в статье «Подвиг русского мальчика» заявил, что Морозов родился у русской матери, подведя и мать героя под требуемые стандарты
[16].
Позже в герои стали производить после тщательной проверки анкет в инстанциях, а тогда в спешке власти об этом забыли и проморгали еще более неприятные детали в досье главного пионера страны.
Сергей Морозов-старший, прадед нашего героя, в конце XIX века сражался за государя императора в русской армии, стал участником нескольких войн, кавалером шести орденов. После армии он пошел на государственную службу, сделался тюремным надзирателем. Его сын, тоже Сергей, дед Павлика, сперва был жандармом. Он влюбился в заключенную, которую сопровождал в тюрьму. Ксения, бабушка Павлика, слыла, говорят, редкой красавицей и профессиональной конокрадкой. Ремесло дерзкое, требующее характера. Бабушка Ксения имела две судимости и в молодости дважды сидела (полтора года, потом еще три), причем второй раз дедушка сумел освободить ее за взятку накануне свадьбы. Таким образом, пионер-герой Павлик Морозов происходит по мужской линии от жандарма и профессиональной воровки. Это, разумеется, не афишируется
[17].
В начале XX века Морозовы среди тысяч других белорусов подались искать счастья в Сибирь. Русское правительство поощряло освоение тайги инородцами. Отправка белорусов в Сибирь являлась частью политики русификации — отрыв от своей земли, от языка. Но — добровольный. По дешевому тарифу крестьян довозили до места, давали на мужскую голову пособие 150 рублей (деньги по тем временам немалые) и каждую весну — семена. Двоюродная сестра матери Павлика Вера Беркина рассказывала нам (здесь и далее даем перевод с русско-белорусского диалекта):
«Я была девочкой девяти лет, когда меня повезли сюда. Доехали по железной дороге до Тюмени. Отец купил лошадь с телегой, и пошли туда, где была земля. В Белоруссии у нас земли было совсем мало, а здесь сколько от леса отнимешь — вся твоя. Другие, тоже наши, плыли вверх по реке Тавде на пароходе, а от реки шли пешком. Переселенческий начальник регистрировал прибывших и давал деньги. В отведенных для поселения местах уже были вырыты колодцы. Народ приезжал выносливый, живучий. Первое время ютились в землянках».
