– Я – мужчина, я должен.
– А я – женщина, твоя жена. И я тоже должна. Ты что, сомневаешься, что мы сами справимся?
Она смотрела на мужа широко открытыми удивленными глазами. Если у Славы и появлялись порой некоторые сомнения, то хватало ума и выдержки не делиться ими.
Глава 5
Суббота
«Интересно, сколько дней еще простоит такая дивная погода», – думала Настя Каменская. Ей почему-то на мгновение стало жаль заезжать с залитого солнцем Чистопрудного бульвара на большой подземный паркинг рядом со станцией метро. Как в темную дыру проваливаешься… Конечно, это преувеличение, паркинг хорошо освещен, никакой он не темный, но по сравнению с солнечным бульваром все равно кажется дырой.
Петр приехал вовремя и ждал ее возле памятника Грибоедову.
– Я уже посмотрел, – радостно сообщил он. – Это совсем рядом. Вы помните, как тут все было в девяносто восьмом?
Настя неопределенно пожала плечами. Что-то она помнила неплохо, а чего-то не помнила совсем. Двадцать лет – срок немалый даже для ее памяти.
– Памятник был, это точно, – усмехнулась она. – За все прочее не поручусь. Нет, вру, выход из метро «Чистые пруды» тоже был, а вот станции «Тургеневская» еще не было. И кругом сплошь стояли палатки и киоски с шаурмой, всякие «Теремки» с блинами, «Крошки-картошки». Выходишь из метро и словно на базар попадаешь, торговля вовсю шла. Для тех, кто целыми днями по городу мотался, весь этот общепит был настоящим спасением, если нет времени зайти в кафе.
– Вкусно было?
В голосе Петра зазвучало живое любопытство.
– Очень, – улыбнулась Настя. – Или, может быть, нам тогда так казалось.
Да уж, она была моложе на целых двадцать лет, изысканным вкусом буфетных блюд не избалована, и вкус горячего картофеля с соусом из майонеза казался ей поистине небесным. Новизна, помноженная на молодость, делала жизнь ярче. Даже такую непростую жизнь, какая была в то время.
Она вспомнила 1998 год и содрогнулась. Они тогда искали убийцу, которого условно называли Шутником и который бросил вызов именно ей, Каменской. Но в памяти остались совсем другие чувства, с поиском преступника никак не связанные. У Юрки Короткова умирала теща, и он судорожно пытался наскрести денег на похороны. Денег в ту осень ни у кого не было, над страной разразился дефолт, насчет которого президент буквально накануне твердо пообещал, что его не будет ни в коем случае. Все поверили. Ну, наверное, не все, существовала тонкая прослойка особых людей, хорошо информированных, которые успели принять меры и не только сохранить финансы, но и приумножить их. Но подавляющее большинство населения пострадало, и пострадало серьезно. Банк, в котором Чистяков разместил только что полученный солидный гонорар за работу за границей, лопнул окончательно и бесповоротно, все деньги сгорели, а через несколько месяцев предстояло выплатить подоходный налог с этой суммы. И где взять деньги? Идиотизм ситуации зашкаливал, и Настя хорошо помнила и свое отчаяние, и свою злость. А вот радости от поимки Шутника не помнила совсем. Ну, вычислили, ну, нашли, и ладно, это их работа. Наверное, радость или хотя бы просто удовлетворение все-таки были, но в памяти не остались. И еще Настя хорошо помнила, как испугался Коротков, когда она спросила, нет ли у него знакомого нотариуса, чтобы оформить завещание. Именно в ту осень, занимаясь делом Шутника, она вдруг отчетливо осознала слова Булгакова о том, что человек не просто смертен, а внезапно смертен. Конец может наступить в любой момент, и лучше, если твои дела останутся в порядке и твоим близким не придется морочиться с оставшейся после тебя собственностью. Надо же, самого Шутника она едва может вспомнить, даже и не скажет сейчас, каким он был, как выглядел, как разговаривал, а вот страх внезапной смерти, посеянный в ней выходками этого человека, помнит отлично.
– Нам сюда, в арку, – сказал Петр. – Я разведку местности успел провести.
Этот тихий московский дворик Настя смутно припоминала. Кажется, раньше через него был сквозной проезд на улицу Чаплыгина. Теперь не проедешь: арка перегорожена шлагбаумом, как и во множестве других дворов в городе, и въезжать и парковаться могут лишь те, у кого есть или ключ, или заветный телефонный номер. Никаких посторонних, только «свои».
Она молча стояла и думала о своем, пока Петр внимательно осматривал стоящий внутри двора пятиэтажный одноподъездный дом дореволюционной постройки, делал фотографии и что-то быстро записывал в телефон. Минут через пятнадцать он подошел к ней.
– С домом вроде уяснил. Пойдемте теперь окрестности обозрим, а потом я приглашаю вас на кофе с пирожными.
– Вы, поди, уже и место присмотрели, – усмехнулась она.
Этот парень ей все-таки нравился. Да, его стремление докопаться до истины ей в данном случае не по душе, это верно, и его упрямое желание заставить ее сделать совсем не то, о чем договаривались с Татьяной, тоже вызывает отторжение, но зато в Петре нет безалаберности и разбросанности, он умеет управляться со временем, не опаздывает и проявляет склонность к четкости и планированию. Такие люди всегда вызывали у нее симпатию и уважение.
– Мест даже несколько, – рассмеялся Петр. – Чтобы у вас был выбор. И чтобы столики стояли на улице, где можно курить.
Они вышли из арки на бульвар и направились в сторону театра «Современник». Здание закрыто на ремонт, труппа уже года два дает спектакли в другом помещении, где-то на Яузе, но большая растяжка на фасаде обещает, что отремонтированное здание примет зрителей уже к Новому году. Господи, опять Новый год! Вроде совсем недавно он был, и вот снова, всего через три с лишним месяца. Двадцать лет назад год казался неимоверно долгим сроком, тянулся и тянулся, и все никак не заканчивался, и до отпуска было еще так далеко… А теперь месяцы летят со скоростью минут. Старость приближается, что ли? Не зря же говорят, что до определенного возраста человек движется в гору, а потом до самой смерти – под горку. Под горку-то оно всегда быстрее получается.
Дошли до пересечения с Покровкой, перешли на противоположную сторону и двинулись назад, к станции метро. Настя рассказывала, что помнила: вот эта библиотека здесь еще с советских времен, вот здесь был продуктовый магазин, вот в этом здании – мастерская металлоремонта, в которой она однажды делала копию ключа, а вон тот дом был ужасно обшарпанным и, казалось, вот-вот рухнет. И трамвай ходил, как сейчас. Та самая «Аннушка». «Макдоналдс» на углу вроде бы тоже уже открыли, но точно она не скажет, возможно, он появился чуть позже. По этим улицам Насте пришлось много ходить в начале нулевых, когда они работали по убийству в доме на Сретенском бульваре, а вот в конце девяностых часто бывать здесь не довелось. Петр внимательно слушал ее рассеянные краткие пояснения, продолжая на ходу делать записи в телефоне. «И как они ухитряются смотреть в телефон, набирать текст и при этом не спотыкаться? – удивлялась она. – Я так уже не могу. Если мне нужно написать эсэмэску, я останавливаюсь. Ну что ж, они – молодые, а я – старая. Ну ладно, не старая. И даже не пожилая. Возрастная. Хороший эвфемизм придумали для таких, как я».
