– Ну да, – кивнул Петр.
– Тогда какое отношение к этому имеют украденные реликвии или тот пикантный факт, что следователи состояли в интимной связи? Никакого, уверяю вас. Ну, допустим, состояли. И что? Это автоматически делает Сокольникова невиновным, что ли? Да мало ли кто с кем спит! Если следовать вашей логике, то у спортсмена, который сожительствует со своим тренером, нужно отобрать звание чемпиона. Поймите, Петр, все изложенное в жалобах – чистой воды домыслы, ничем не подтвержденные. Может быть, конечно, эти факты и имели место в действительности, но Сокольников о них знать никак не мог. И доказать ничем не мог. И вы через двадцать лет тем более их не докажете, только напрасно потратите время. А вот на убийство семьи Даниловых все это никакого света не проливает. Кроме одного весьма существенного обстоятельства, – добавила она задумчиво.
– Какого? – вскинулся Петр.
– Наличие жалоб, их последовательность и содержание дают хорошую информацию о самом Сокольникове. Вот поэтому я и говорю вам: забудьте про следствие, сосредоточьтесь на подозреваемом, обвиняемом, подсудимом. Если вы хоть что-то поймете о человеке, вы сможете смоделировать вероятные сценарии, по которым он, скорее всего, будет действовать. Это – основа раскрытия преступлений, поверьте моему опыту. Не погони с перестрелками, не хитроумные криминалистические экспертизы, а внимание к человеку. Нет ничего более важного и более интересного, чем человек.
– Но как же… – журналист растерялся и беспомощно посмотрел на Настю, потом внезапно оживился. – А как можно получить разрешение на посещение Сокольникова в колонии? Я бы съездил к нему, поговорил. Наверняка он бы рассказал много такого, что не отражено в деле. Реально вообще получить такое разрешение?
– Вполне реально. Только самодеятельность тут не пройдет. У вас должно быть редакционное задание, ваш главред должен обратиться с ходатайством в УФСИН, а там ходатайство рассмотрят и примут решение. Могут разрешить, но могут и не разрешить. Это как повезет. Но все равно время вы потратите впустую.
– Почему?
– Потому что Сокольников, если вообще согласится с вами разговаривать, правды вам не скажет. Он же не идиот признаваться в преступлении, если на суде он от всего отказывался. Вы хотите спросить его, почему он пришел с повинной, если на самом деле был невиновен?
– Ну да!
– И что вы надеетесь услышать от него? Какую-нибудь душераздирающую историю, объясняющую всю ситуацию? Тогда скажите мне прямо сейчас: а что мешало ему изложить эту историю в девяносто девятом году в судебном заседании? Или даже раньше, в девяносто восьмом, в кабинете у следователя? Ну-ка посмотрите в ваши записи: когда Сокольников начал отказываться от показаний, данных в ходе явки с повинной?
Петр открыл файл, поискал глазами нужную строчку.
– В конце октября, двадцать девятого числа.
– Очаровательно! Третьего сентября он признается в убийстве, четвертого не может найти захоронения, пятого во время обыска в квартире, где проживал Сокольников, и в его комнате обнаруживаются старательно замытые следы крови, десятого наш Андрей Александрович вполне благополучно находит закопанные трупы, а двадцать девятого октября начинает утверждать, что вообще никого никогда не убивал. Более того, – она снова кинула взгляд на свой раскрытый блокнот, – тридцатого октября он в очередной раз меняет защитника, причем не по назначению, а по приглашению, то есть сознательно и добровольно принимает решение, что прежний защитник его не устраивает, нужен другой. Спустя месяц, в конце ноября, появляется жалоба по поводу пропажи реликвий. До февраля идет переписка по этим жалобам, потом про реликвии почему-то забывают, и начинаются жалобы с обвинениями следователей в черном риелторстве и кабинетном разврате. О чем это говорит?
– О том, что Сокольников пытается доказать свою невиновность, но следователи его не слышат, гнут свою линию, потому что им это выгодно, они кого-то покрывают. Он хочет привлечь внимание к недобросовестности самих следователей, чтобы их проверили и сняли с дела, он надеется, что новые следователи окажутся более честными и добросовестными.
– Хорошая попытка, – улыбнулась Настя. – И кого же они покрывают?
– Как – кого? Того, кто совершил убийство на самом деле.
– То есть они знают, кто убийца?
– Наверняка, – твердо ответил Петр.
В его голосе было столько убежденности, что Настя даже восхитилась. Вот бы ей научиться быть такой уверенной в собственных выводах.
– Откуда они это знают? – продолжала она импровизированный экзамен, больше, правда, похожий на допрос.
– Это их знакомый какой-нибудь. Или знакомый знакомого, которого им выгодно крышевать. Или они его совсем не знают, но получили хорошие деньги. Ну, вы понимаете, о чем я.
– Понимаю, – согласилась она. – А Сокольников откуда знает, кто убийца?
– Он и не знает, – чуть удивленно ответил Петр. – Он знает только, что сам не убивал.
– Просто супер, – констатировала Настя. – Тогда с какого бодуна он пошел в милицию с повинной? Придумайте историю, в которую укладывались бы все эти факты. И не забывайте во-он туда посматривать.
Она ткнула концом ручки в том направлении, где красовался листок с цитатой из Кэрола.
Петр удрученно молчал. Концы с концами явно не сходились. Если следователи – плохие ребята и замазаны по уши, то явка с повинной не вписывалась никаким боком. Если же они работали нормально и добросовестно, в меру своих способностей, то поведение Сокольникова не поддается логическому объяснению. Он виновен, он признался, но при этом сначала не смог указать место захоронения, а потом вдруг смог. Логика должна быть. Хоть какая-нибудь. Пусть ущербная, пусть больная, но всегда внутренне стройная.
– Стационарная судебно-психиатрическая экспертиза проводилась? – быстро спросила она.
– Да.
– Где она?
Петр пробежал глазами по своим записям.
– Второй том, в середине, файлы с ноль двадцать девятого по ноль тридцать седьмой.
Настя сделала пометку в блокноте. Господи, чем она занимается? Вот уж воистину пустая трата времени. Нужно спокойно и последовательно прочитать дело, а не вырывать информацию кусками…
Стоп! О чем это она? Для чего ей читать дело, тем более спокойно и последовательно? Чтобы выяснить – что? Мифическую правду, о которой так мечтает мальчик Петя? Разоблачить коррумпированных следователей, погрязших в разврате и взятках? Ну, допустим. Но все равно бессмысленно пытаться выяснить эту правду, не имея дела целиком. Ладно, время идет, а они только разговоры разговаривают. Ей, между прочим, заплатят за работу, а не за сотрясение воздуха саркастическими сентенциями.
– Будем делать лабораторную работу, – объявила она.
Петр вытаращился на Настю в полном изумлении.
– Какую-какую?
– Лабораторную. Как на уроках химии в школе.
