– Да.
– Похоже, что я пристрастна и пытаюсь выгородить следствие?
– Ну Анастасия Павловна, – Петр жалобно посмотрел на нее. – Вы меня все время шпыняете. Я же не виноват, что получил образование журналиста, а не юриста.
– Не виноват, – с улыбкой согласилась она. – Идем дальше. Открываем первый том и смотрим, что у нас идет в промежутке между обыском в квартире пятого сентября и вторым выездом в область десятого.
Сразу после обыска следователь вынес постановление о заключении под стражу, а также постановление о переводе из изолятора временного содержания в следственный изолятор. Все логично: задержанные в порядке статьи 122 сидят в ИВС, арестованные – в СИЗО.
– Кстати, Петр, запомните это хорошенько и не путайте, – посоветовала Настя. – А то иной раз книгу читаешь или кино смотришь – и волосы на голове дыбом встают от чудовищных ошибок.
После перевода Сокольникова в СИЗО следователь долго и подробно беседует со старшей сестрой Сокольникова (протокол имеется), выносит постановление о производстве обыска и выемки у сестры вещей, принадлежащих арестованному, производит эту самую выемку (еще один протокол), допрашивает какого-то свидетеля с места работы Данилова (опять протокол) и, наконец, допрашивает в СИЗО самого Сокольникова по поводу изъятых у сестры предметов.
– И это все? – с недоумением спросил Петр. – За пять дней следствия сделано только это? Да уж, не убились следаки. При такой интенсивности работы вообще непонятно, для чего было создавать бригаду и припрягать второго следователя, тут и одному работы на полдня.
– Вы неправы. У следователя в производстве не одно дело, их много. В хорошие времена – пять-семь дел одновременно, и все они разной сложности, и по каждому нужно работать. Ну а в плохие времена и до двадцати доходило, во всяком случае в те годы. Возьмем все то же пресловутое четвертое сентября: с самого утра допрос, потом до десяти вечера – выезд на осмотр в область. Всё, дружок. День прошел, ни по одному делу, кроме дела Сокольникова, ничего не сделано, и вряд ли так вышло потому, что следователи ленивые. Но я отвлеклась, возвращаемся к лабораторной работе. Вы видите в материалах хоть одно разрешение на конвоирование в период с пятого сентября, когда Сокольникова взяли под стражу и перевели в СИЗО, до момента выезда на осмотр местности десятого сентября? Лично я, – она демонстративно посмотрела на экран компьютера, – не вижу. А вы?
– Я тоже. Первое разрешение на конвоирование идет десятого, тут написано: разрешение на вывоз из СИЗО дано таким-то… фамилии, инициалы, должности, звания, номера удостоверений…
– Сокольникова во второй раз повезли искать трупы. До этого к следователю его не доставляли и вообще из помещения СИЗО не выводили. Иными словами, если с Сокольниковым, как вы считаете, плотно поработали, то делали это только в СИЗО. Ситуация, при которой арестованного вывезли бы к следователю или оперу в кабинет без всяких документов, полностью исключена. Администрация изолятора головой отвечает за каждого подследственного и подсудимого, там все очень и очень строго, и никакие «под честное слово» не прокатывают. Для подтверждения вашей версии нам придется допустить, что и администрация СИЗО была в сговоре с плохими парнями из милиции и прокуратуры, то есть там был просто-таки какой-то вселенский заговор с вовлечением множества людей. В это мне верится слабо, если честно. Вернемся к посещениям. Как видим, госпожа Лёвкина провела в обществе Сокольникова около двадцати минут, что следует из титульного листа протокола допроса. Объем текста в протоколе вполне соответствует времени, которое требуется на то, чтобы поздороваться, задать вопросы, выслушать ответы, записать их и подождать, пока допрашиваемый прочтет и подпишет. Всего Лёвкина пробыла в СИЗО тридцать пять минут, как мы только что установили на основании справки, выданной народному заседателю. Проявляю феноменальную сговорчивость и допускаю, что по коридорам изолятора Лёвкина летала со скоростью звука, в туалет не заходила, ни разу не остановилась, чтобы переброситься парой слов со знакомыми следователями или адвокатами, которых она там наверняка встретила, и ни секунды не ждала доставления арестованного в допросную. Из оставшихся пятнадцати минут я от щедрой души дарю в пользу вашей версии целых двенадцать минут. На визиты Шульги моей доброты не хватает, я немного помню этого человека и могу точно сказать, что быстро бегать он не стал бы, а остановиться и потрепаться всласть – милое дело. Он вообще был неторопливым и довольно вязким, по двадцать раз повторял одно и то же, так что пара слов, которыми перекидываются люди при мимолетной встрече, у Сергея превращалась в пару тысяч слов. Поэтому суммарные шестьдесят пять минут пребывания Шульги в СИЗО я твердой рукой сокращаю до сорока минут разговоров с Сокольниковым. Плюс подаренный мною бонус – двенадцать минут от визита Лёвкиной. Итого: пятьдесят две минуты в три приема. Сходится?
– Ну… да, вроде…
– Вроде, – язвительно передразнила Настя. – Не «вроде», а как в аптеке, до грамма, до минуты. Теперь включайте фантазию и ставьте себя на место Сокольникова. Вы ни сном ни духом ни про какие убийства не в курсе и, соответственно, трупы не вывозили и не закапывали. В Троицком районе не бывали, ничего там не знаете и совершенно не ориентируетесь. Вы по образованию не геолог, не географ, не топограф, не картограф и вообще не по этой части. Кто у нас Сокольников по образованию? Какой институт окончил?
– Педагогический. Он учитель истории по диплому, но в школе не работал ни дня.
– Вот именно. Навыков быстрого чтения, понимания и запоминания карт у вас нет, им взяться неоткуда. И сидите вы такой весь невиноватый гуманитарий, а вам приносят схему местности и велят запомнить, как туда проехать и где расположены три разные могилы. Вы же понимаете, что преступник не остановился на трассе у щита с рекламой, чтобы закопать тела на виду у проезжающих машин, правда ведь? Он сворачивает и долго петляет по маленьким проселочным дорожкам, на которых нет никаких указателей, старается отъехать подальше от людей и жилищ. Реально за в общей сложности пятьдесят две минуты выучить все так, чтобы не запутаться?
– Я думаю, вполне реально, – уверенно ответил Петр. – Почему нет? Он же не тупой. Нормальный парень, почти мой ровесник, память хорошая. Я бы смог.
– Отлично! Теперь вспоминаем, что пятьдесят две минуты мы с вами накопили за три приема. Приблизительно двадцать, еще раз двадцать и двенадцать. Смотрим даты: двадцать минут шестого сентября с Шульгой, двадцать минут с ним же через день, то есть восьмого, и двенадцать минут с Лёвкиной девятого сентября. Это что за двадцать минут в первый раз? Что они могли успеть? Включайте воображение, давайте же!
Петр задумался.
– Допустим, Шульга принес карту области и показал Сокольникову дорогу от его дома на Чистых прудах до места захоронения.
– Ага, – кивнула Настя. – В протоколе осмотра координаты указаны точно, подойдите сюда, я вам покажу, как это выглядит на карте.
Она вывела на экран карту Москвы и области, обозначила флажком указанное в протоколе место.
