Настя поднялась, убрала со стола посуду, поставила в мойку, включила воду, быстро все вымыла и вытерла.
– Вы имеете полное право не соглашаться со мной, Петр, – сказала она, снова повернувшись к нему лицом. – Но я сочла нужным озвучить свою позицию, чтобы вы более отчетливо понимали мотивы моего нежелания искать злоупотребления и ошибки следствия в деле Сокольникова. У меня нет намерения кого-то покрывать, нет боязни выносить сор из избы. Я просто не хочу брать на себя роль судьи, потому что, как сказал Сименон устами своего персонажа, судить никому не дано. Не хочу не потому, что мне лень или страшно, а потому, что у меня нет на это права. Цена неправосудного решения слишком высока. А вероятность найти хотя бы еще одну малюсенькую правду спустя двадцать лет слишком мала. Тратить же силы и время на поиски очередных чужих иллюзий мне не интересно.
Она протерла стол сухой тряпочкой, старательно сложила ее, положила на край мойки.
– На этом душеспасительные разговоры окончены, пойдемте работать.
* * *
Катя Волохина давным-давно привыкла подчинять свою жизнь жесткому расписанию и постоянно следить за временем. И не потому вовсе, что была необыкновенно деловитой и организованной, а исключительно из чувства самосохранения. Приходилось стараться, чтобы отец ни о чем не узнал, поэтому к возвращению Виталия Владимировича домой девочка должна была находиться в своей комнате и старательно строить из себя прилежную школьницу. Она была уже в те годы очень внимательной и собранной и ни разу не попалась.
Теперь отец ее не контролировал, но привычка рационально распределять и использовать время осталась. Например, время, проводимое в метро, отводилось на просмотр почты и короткие ответы. Более длинные письма она писала в спокойной обстановке, но если прочесть письмо заранее и по дороге обдумать примерный ответ, то в итоге получалось быстрее. Время нужно экономить, ведь на ней и работа в хосписе, и театр, и семья, в которой муж и двое подростков. Как все успеть, если небрежно относиться ко времени?
Сегодня Катя ехала в хоспис поздно, когда основной поток спешащих на работу схлынул, и ей удалось удобно устроиться на сиденье в углу вагона. Достала телефон и начала просматривать список входящих. Оборудование… Запрос на оказание помощи… Препараты… Приглашение… Еще один запрос… А это письмо, без указания темы, от кого? Какая-то Алабина. Кто она такая?
Катя открыла письмо.
«Здравствуй, Катя!
Мы с тобой не знакомы, и ты, наверное, ничего не знаешь обо мне, да и я о тебе знаю совсем мало. Я прочитала в интернете о благотворительном аукционе и о том, как ты отвечала на вопросы журналистов, и поняла, что наш с тобой чудесный папаша выкинул тебя из своей жизни точно так же, как выкинул меня и мою маму. Ты, вероятно, догадалась, что я – твоя сестра. Не знаю, что тебе папаша рассказывал о нас, да и рассказывал ли вообще. С нами он совсем не общался все эти годы, хотя деньги переводил исправно, жаловаться не стану. От дяди Димы, Дмитрия Алексеевича, мы знали, что папаша женился во второй раз и обошелся с новой бабой и ребенком точно так же, как с нами, женился в третий раз, родилась ты. Мы были уверены, что он и тебя с твоей матерью выгонит, но прошло три года, потом пять, а он продолжал жить с вами. Потом дядя Дима рассказал, что твоя мать заболела и папаша отправил ее на лечение за границу, а тебя оставил с собой. Я не понимала, чем ты лучше меня, и ужасно злилась: у тебя было всё. Дом, деньги, любящий отец, красивая одежда, машина с водителем, прислуга. Меня бесило, что с твоей матерью и с тобой он жил, а с нами не захотел. Чем вы лучше? Нет, мы с мамой не бедствовали, врать не буду, алименты папаша платил, но всё равно это была не та жизнь, какая могла бы быть, если бы на твоем месте осталась я. Сейчас могу признаться честно: я тебя заочно ненавидела.
А вчера я прочитала, как тебе задавали вопросы о твоей семье и как ты отвечала. Я сразу позвонила дяде Диме, слава богу, у него номер телефона не поменялся, и он рассказал, что папаша и тебя в конце концов выгнал, что ты колотишься как рыба об лед, живешь трудно, твоя семья сильно бедствует. Папаша запретил помогать тебе, поэтому дяде Диме пришлось отказать твоему мужу. Ты, наверное, сильно обиделась на него за это, да? Я тебя понимаю.
Жаль, что я не знала всего этого раньше, но откуда мне было узнать? Дядя Дима звонил нам только до моего восемнадцатилетия, пока папаша платил алименты, спрашивал, как дела и пришли ли деньги, а после этого звонить совсем перестал. Мы с мамой гордые и сами никому не навязываемся, так что контактов с дядей Димой с тех пор не искали. Но теперь я знаю, что ты оказалась в таком же положении, как и я, и у меня больше нет ненависти к тебе.
Если тебе захочется с кем-то поговорить о нашем общем отце-подонке, то не забывай: у тебя есть сестра, которая тебя поймет и поддержит.
О себе: мы с мамой живем в Орле, мама сильно болеет, у нее инвалидность, я работаю на дому, потому что за мамой нужно ухаживать, ее нельзя оставлять одну надолго. Занимаюсь ремонтом изделий из кожи и текстиля, на жизнь и лекарства хватает, нам с мамой немного нужно. Жилье у нас хорошее, мама успела купить, пока еще алименты были, и отложить что-то сумела, так что теперь проценты очень нам помогают. Я не жалуюсь. Была замужем, развелась, детей нет.
Извини, что пишу тебе на рабочую почту, но твоего личного адреса у меня нет, и дядя Дима тоже не знает. Пришлось воспользоваться официальным адресом, который указан на сайте хосписа.
Твоя сестра Людмила Алабина (в девичестве Горевая)».
Катя еще раз перечитала письмо, стараясь справиться с дрожью. Наличие двух старших сестер для нее никогда не было секретом. И финансовая помощь обеим бывшим женам тоже обсуждалась в семье открыто. Первой жене и дочери Людмиле отец высылал алименты до совершеннолетия девочки, второй жене и дочери Юле помогал ровно до тех пор, пока «вторая бывшая» не вступила в новый брак с кем-то достаточно состоятельным, чтобы она официально отказалась от алиментов. Ничего нового Катя из письма не узнала. Почему же ее так трясет?
Вот оно, это место, от которого чернеет в глазах: «…ему пришлось отказать твоему мужу».
Дядя Дима, Дмитрий Алексеевич, многолетний помощник отца. Или не помощник? Правая рука? В общем кто-то, кто всегда рядом и помогает в сложных вопросах. Что значит «пришлось отказать твоему мужу»? Неужели Славик… За ее спиной. Втихаря. Зная, твердо зная, что она ни за что не согласится на такой шаг и не одобрит его. Всё знал, всё понимал и всё-таки сделал. Господи, зачем?!
Нужно немедленно поговорить с ним. Позвонить и спросить. О чем спросить? О том, что ей теперь и без того известно? А какой в этом смысл? Славик либо признается, либо будет врать и отпираться. Без вариантов. Толку-то в этих разговорах… Нет, поговорить все-таки нужно, обязательно нужно. Катя посмотрела на часы: в ближайшее время не получится, муж на занятиях в институте. Потом побежит на подработку. Отложить до вечера? Но он придет совершенно без сил, вымотанный, голодный и уставший, да и дети будут рядом, комната всего одна, никуда не спрячешься.
