А дочь Инна однажды позвонила Надежде, попросила о встрече.
– Я не могла бы к вам подойти?
– Я сейчас на улице с собаками, – соврала Надя. – Давайте встретимся у белой башни за вашим домом.
Чего ей точно не хотелось, так это сидеть напротив этой дочери и отвечать на ее вопросы или выслушивать ее рассказы.
Они встретились, два совершенно чужих, почти незнакомых человека, у которых вдруг возникла общая проблема.
Надя подумала, что они даже внешне – противоположности. Инна была очень худой, напряженной, узкое лицо с тонкими губами, закрытое выражение темных глаз – человек сухой, скрытный и в силу характера не очень счастливый.
– Прежде всего, Надежда, я хотела бы выразить вам нашу с мамой благодарность, – произнесла она казенные, безликие слова.
– Пожалуйста. Только, ради бога, не развивайте эту тему. Не за что. Вы бы тоже кому-то позвонили, если бы наткнулись, к примеру, на улице на человека с перерезанным горлом. Что-нибудь еще?
– Я хотела сказать, что мама хорошо восстанавливается, когда она вернется, заберет Динку. К ней будет ходить помощница по хозяйству на три часа в день. И теперь уже никакого доверия, хотя рекомендации очень хорошие. Но проверка будет серьезной.
– Прекрасно. Я очень рада.
– Вы потерпите еще немного? Я имею в виду с Динкой. Я здесь задержусь, видимо, надолго, но буду жутко занята. Суды, все эти бумаги, которые мама подписывала в бессознательном состоянии. Украденные деньги. Как вы думаете, получится вернуть?
– Понятия не имею. Зависит от того, насколько умело спрятали. Если не найдут, что вероятно, будете получать какие-то гроши с ее заработка в тюрьме.
– Понятно, – сжала губы в резкую линию Инна. – Но я надеюсь, что у меня получится. Сегодня прилетит мой адвокат.
– Я тоже надеюсь и очень вам того желаю. Пусть Алевтина позвонит, когда сможет взять Динку. А я, если позволите, скажу одну вещь, которая сможет пригодиться в случае необратимых потерь именно денег. Самое дорогое образование мы получаем у своей судьбы. И есть такие ценные уроки, за которые деньгами, любыми, можно расплатиться лишь в самом лучшем случае. Уроки рассчитаны на плату кровью разорванной души. Если с ней все в порядке.
– Я вас поняла. Спасибо, – холодно произнесла Инна. И вдруг бросила на Надежду вопросительный, почти беспомощный взгляд. – Если сами захотите рассказать, что вы увидели и узнали, я буду признательна.
Надя бежала домой сквозь непроходимую, заросшую, заброшенную рощицу. Только бы никто не видел ее красные, мокрые глаза, дрожащий подбородок. Она ругала себя последними словами: никогда, Надя, не говори чужим людям то, что причинило боль тебе самой. Не унижайся: твое – это твое, и только.
Перед тем как войти в свой подъезд, она осмотрела собак: не запутались ли в их меху сухие колючки и ветки. Встретила горячий преданный взгляд двух пар глаз и ответила только Динке:
– Алевтина позвонит, когда сможет тебя взять. Только решать будешь ты, моя дорогая. Такой у нас с тобой договор.
Апатия
Болело горло, поднывало место под правой лопаткой, в глазах была резь, а голова как будто камнями набита. Так может выражаться простуда. Но о ней вроде нет и речи.
Алина внимательно изучила горло в зеркале: красноты нет, температуры тоже, ясно и без градусника, а под лопаткой и органов, которые могли бы беспокоить, нет. Ни насморка, ни кашля, ни ломоты во всем теле – ничего такого, что можно с уверенностью лечить тамифлю, чаем с лимоном, медом с молоком. Лечить, закутываться с головой одеялом и плавать по волнам несильного, иногда даже приятного жара.
То, что испытывала Алина сейчас, было похоже на вирус отвращения, а такого в медицине не существует.
Есть пустое и скучное слово «апатия», но оно обозначает безразличие, а вовсе не злой протест против всего на свете, который, кажется, испытывает Алина. Такой тупой, тягучий, вязкий протест, который не мобилизует на борьбу с проблемами или дискомфортом, а, наоборот, парализует.
Алина, сидя в кресле, поболтала по очереди обеими ногами, подняла и опустила руки. Да, все работает, но тяжело, неохотно, тело сковано отвращением к действию, к движению.
Алина вышла на кухню, открыла холодильник, посмотрела на кастрюльку с борщом, на котелок с домашними котлетами, на ряды яиц, масленку, фарфоровую корову, под крышкой которой лежит кусок сыра, она за ним ездила в дальний магазин, где можно найти санкционку.
Есть хочется, но нет никакой возможности лишний раз шевельнуть рукой, что-то разогреть, нарезать, налить или положить в тарелку. В результате она просто взяла остаток докторской колбасы, со стороны разреза уже покрытой противным сухим налетом, как намоченный и высушенный картон. Сидела на табурете и жевала это от куска без вкуса, без удовольствия, просто, чтобы заглушить чувство голода. Пришла к начальному, общему результату. И голод сменился отвращением.
Хорошо только то, что сейчас майские праздники и не нужно идти на работу.
Месяц май. Чахлое, даже чахоточное московское солнце, черная слизь невысохшей грязи, бледные до зелени лица людей, которые только сейчас появились из-под капюшонов до носа или шарфов до лба.
– Ненавижу, – прошептала Аля, прислонившись лбом к стеклу окна.
Она имеет право говорить себе правду. Она устала от притворства. Надо делать вид, что любит учеников в школе с художественным уклоном, где преподает рисование. Ей положено любить мать, высокомерную эгоистку, которая за всю жизнь не встретила женщину, сравнимую с ней самой по уму и красоте.
Алина – полноправный участник самого цивилизованного на свете супружества. У нее и ее практически идеального мужа Никиты вся партия под названием «жизнь» расписана в брачном договоре до последних, гробовых мелочей. Там масса интересного, например, подписка Никиты проводить с Алиной два летних месяца на отдыхе и путешествиях по миру. Там ее, Алины, обязанность самой зарабатывать себе на все остальные расходы. Там четкие правила их раздельного проживания – каждый в своей квартире, и условия встреч исключительно по взаимному желанию на любой жилплощади. Там Алина подписалась и под пунктом о том, что у них не будет общих детей. Потому что у Никиты уже есть дети от первого брака. Они взрослые, он их любит и не хочет, чтобы они в том сомневались.
И его дети получили окончательное заверение в отцовской преданности. Большая шестикомнатная квартира под тысячу метров в отреставрированном особняке в центре, где сейчас живет Никита, завещана старшей дочери Стелле. Все его сбережения достанутся младшему сыну Валерию. Сейчас Стелла с мужем и оболтус Валера, который в свои двадцать пять не работает и не учится, живут в той трехкомнатной квартире Никиты, где и родились. Их мать давно уехала с другим мужем во Францию. Благополучное семейство. Никита – сын экс-министра правительства, у него собственное агентство по дизайну элитных интерьеров. И ему понадобилась вторая жена Алина после развода с первой, потому что он так себе представляет семейный клан. Чудесные отношения с детьми и с первой женой и безупречный, упорядоченный до последней запятой брак с женщиной, которая на пятнадцать лет моложе. Она скромная учительница с образованием и вкусом. У нее есть своя однокомнатная квартира в обычном доме, которую подарил ей папа перед своей смертью. Он всю жизнь откладывал, чтобы у любимой доченьки был свой собственный угол. Алина с мужем ходят в галереи, а также на выставки детского рисунка, в них принимают участие ученики Алины. И еще они непременно приходят на семейные вечера, которые устраивает Стелла. Это обязательная иллюстрация и пик семейной идиллии.
