Амелиус сказал Салли подождать его в экипаже. Она заметила, что лицо его изменилось и просила его не оставлять ее. Он обещал оставить дверь в дом отворенной, чтоб она могла видеть его, и последовал за доктором.
– Очень сожалею, что должен сообщить грустные вести, – начал доктор. – Но дело очень важное, и я должен говорить откровенно. Вы слыхали, вероятно, о том что иногда по ошибке принимают одно лекарство вместо другого. Бедная леди умирает вследствие такого же случая. Постарайтесь владеть собой. Вы можете быть мне полезны, если будете настолько тверды, что займете мое место, пока я буду в отсутствии.
Амелиус моментально приободрился.
– Что я могу сделать, то я сделаю, – отвечал он.
Доктор взглянул на него.
– Я верю вам, – сказал он. – Теперь слушайте. Вместо дозы в пятнадцать капель было принято две столовые ложки, и лекарство, принятое по ошибке, был стрихнин. Один гран этого лекарства был бы гибелен, принято же три. Конвульсии уже начались. О противоядии не может быть и речи, бедняжка не в состоянии проглотить что-нибудь. Опиум облегчает в этом случае, и я отправляюсь за инструментом, чтоб пустить его под кожу. Не то чтоб я очень верил в это средство, но должно же попытать что-нибудь. Хватит ли у вас мужества подержать ее, если повторятся конвульсии в мое отсутствие?
– Ей будет легче, если я стану держать ее? – спросил Амелиус.
– Конечно.
– Так я обещаю.
– Помните, вы должны использовать силу. Там только две женщины, обе совершенно бесполезны в этом случае. Если она будет кричать, напрягайте силы, прижимайте ее крепче. Если вы будете только прикасаться к ней (я не могу вам объяснить почему это), это еще ухудшит положение.
Пока они разговаривали, сверху сбежала служанка.
– Не оставляйте нас, ради Бога, сэр, припадок снова начинается.
– Этот джентльмен поможет вам, пока меня не будет, – сказал доктор. – Еще одно слово, – продолжал он, обращаясь к Амелиусу. – В промежутках между припадками она в полном сознании, может слушать и говорить. Если она пожелает изъявить свою последнюю волю, воспользуйтесь оставшимся временем. Она может каждую минуту умереть от истощения. Я сейчас вернусь.
Он поспешно направился к двери.
– Возьмите мой экипаж, – сказал Амелиус, – берегите время.
– А молодая леди…
– Останется со мной.
Он отворил дверцу и подал руку Салли. Минуту спустя доктор сидел уже в кабриолете.
Амелиус увидел служанку, ожидавшую его в сенях. Он стал говорить с Салли, мягко, осторожно сообщил ей слышанное, прежде чем ввел ее в дом.
– У меня были такие хорошие надежды для вас, – сказал он, – и вот какая ужасная развязка! Хватит ли у вас мужества вынести это, если я позову вас к постели умирающей? Вам будет служить большим утешением впоследствии мысль, что облегчили последние минуты вашей матери.
Салли взяла его руку и сказала кротко:
– Я пойду всюду за вами.
Амелиус ввел ее в дом. Служанка из сострадания к ее молодости позволила себе сделать замечание.
– О, сэр, – воскликнула она. – Вы не допустите молодую леди увидеть такое ужасное зрелище.
– Вы очень добры, – отвечал Амелиус, – благодарю вас. Если б вы знали, что я знаю, вы взяли бы ее туда. Покажите, куда идти.
Салли смотрела на него с безмолвным благоговением, следуя за служанкой. Это был точно другой человек. Брови его были нахмурены, губы плотно сжаты. Он так крепко стиснул ее руку, что ей было больно. Вся внутренняя сила его – решительность, скрывающаяся в чувствительных организмах, – восстала в нем, чтоб встретить страшное испытание. Доктор вполне поверил бы ему, если б видел его в эту минуту.
Они поднялись на первую площадку. Не успела служанка отворить дверь прихожей, как по всему дому разнесся пронзительный крик. Служанка попятилась и, дрожа, схватилась за перила лестницы. В ту же минуту отворилась дверь и из комнаты выскочила другая женщина в страшном испуге.
– Я не могу выносить этого! – закричала она и кинулась вниз по лестнице, не замечая присутствия посторонних людей.
Амелиус вошел в гостиную, держа Салли за руку. Когда он усадил ее в кресло, ужасный крик повторился. Он ободрил ее словом и взглядом и бросился в спальню.
На минуту, но только на одну минуту остановился он, пораженный ужасом при виде отравившейся женщины. От стрихнина каждый мускул у нее напрягался, и все тело сотрясали мучительные конвульсии. Руки у нее были точно вывернуты, голова загнута назад, все тело напряжено, согнуто и приподнято кверху от постели, вытаращенные глаза, мрачное лицо, перекошенные губы, сжатые зубы, – все это было ужасно видеть. После минутного колебания он смело подошел к ней.
Прежде чем она успела закричать еще раз, он охватил ее своими руками. Полного напряжения его сил было едва достаточно, чтоб сдержать страшные конвульсии, перекашивающие все ее тело и поднимавшие его с постели. Он почувствовал постепенно ослабление судорог ее тела и припадок затих. Мертвенная неподвижность глаз стала проходить, и искривленные губы приняли нормальное положение. Она опустилась на постель и отдыхала, на лице выступила испарина. Немного спустя отяжелевшие веки слегка приподнялись. Она взглянула на него.
– Вы узнаете меня? – спросил он, наклонившись над нею, и она прошептала в ответ: «Амелиус».
Он опустился подле нее на колени и поцеловал ее руку.
– Можете вы выслушать меня? Я должен очень важное сообщить вам.
Она с трудом перевела дух, грудь ее сжималась. Он крепко обнял ее своими руками, чтоб положить повыше на постели, в эту минуту из соседней комнаты раздался умоляющий голос Салли:
– Позвольте мне придти к вам, я боюсь здесь одна.
Прежде чем ей ответить, он подождал с минуту, посмотрел на лицо, отдыхавшее у него на груди. По нему распространялась мертвенная тень, холодная, липкая влага покрывала лоб. Он обернулся к двери соседней комнаты, девушка стояла уже в дверях. Он сделал ей знак приблизиться. Она робко подошла, остановилась подле него и смотрела на мать. Амелиус велел ей занять его место.
– Обнимите ее, – прошептал он. – Салли, сообщите ей в поцелуе, кто вы.
Слезы девушки бурно полились, когда она прижала свои губы к щеке матери. Умирающая женщина взглянула на нее вопросительно, потом перевела взор свой на Амелиуса. В ее глазах было сомнение, от которого сжалось его сердце. Устроив подушки так, чтоб она могла оставаться в сидячем положении, он сделал Салли знак приблизиться к нему и снять туфлю с ее левой ноги. Сделав это, он снова посмотрел на постель, посмотрел и содрогнулся. Еще минута, и будет, может быть, поздно. Он поспешно ножом разрезал чулок и, посадив Салли на постель, подтянул ее босую ногу к матери.
– Ваше дитя, ваша дочь! – воскликнул он. – Я нашел вашу любимицу. Ради Бога, приподнимитесь, посмотрите!
