Она услышала его, слегка приподняла ослабевшую голову, взглянула, узнала.
На минуту она собралась с угасающими силами. Глаза ее засияли божественной радостью материнской любви, крик торжества вырвался у нее из груди. Тихо, медленно наклонялась она вперед к самой ноге дочери. Со слабым вздохом экстаза она поцеловала ее. Прошла минута, и голова ее не поднялась более. Последний вздох ее был вздохом радости.
Глава XXXIV
День склонялся к вечеру. Несколько часов отдыха и уединения в коттедже в некоторой степени возвратили Амелиусу спокойствие. Он сидел теперь в библиотеке в обществе одной Салли. В комнате царствовало молчание. На открытой конторке подле него лежало письмо мистрис Фарнеби, написанное ему в утро ее смерти.
Он нашел письмо нераспечатанным на полу спальни и, по счастью, успел скрыть его прежде, чем хозяйка дома и служанки решились войти в комнату. Доктор, вернувшийся несколько минут спустя, заявил женщинам о прибытии осмотрщика мертвых тел и тщетно советовал им быть осторожными на язык. Не только причина смерти, но и имя покойной, помеченное на ее белье, скоро стали известными и открыли, что она наняла квартиру под чужим именем, а именно мистрис Рональд, и все это спустя несколько часов сделалось предметом толков во всей округе. При таких обстоятельствах рассказ об этом происшествии был в тот же вечер напечатан в одной из местных газет. Названо было настоящее имя, чтоб уведомить родственников о печальном событии. Если б письмо попало в руки хозяйки дома, то, по всему вероятию, тоже появилось бы в газетах, и тайна жизни и смерти мистрис Фарнеби стала бы общим достоянием.
«Я поручаю вам, только вам одному, – писала она Амелиусу, – исполнить последнее желание умирающей женщины. Вы знаете меня, знаете, как я мечтала о счастливой жизни в уединении с моей дочерью. Единственная надежда, которой я жила, оказалась жестоким обманом. Я открыла сегодня утром, что я была жертвой негодяев, наглым образом обманывавших меня за последнее время. Если 6 я была более счастливая женщина, если б у меня были какие-нибудь другие интересы, которые могли бы поддержать меня в этом ужасном несчастье, тогда другое дело. При настоящих условиях единственное мое спасение – смерть.
Мое самоубийство не должно быть известно никому, кроме вас. Уже несколько лет мысль о самоубийстве под видом ошибки возникла в уме моем. Я хранила это средство (весьма простое), думая, что рано ли, поздно ли кончу этим. Когда вы будете читать эти строки, я успокоюсь навсегда. Вы исполните то, о чем я буду просить вас, в память обо мне, я в этом уверена.
Вам предстоит еще долгая жизнь, Амелиус. Мечта о вас и своей дочери все еще коренится у меня в душе, я все еще верю, что вы можете встретить ее через несколько лет.
Если это со временем случится, я умоляю вас из сожаления ко мне не говорить никому, что она дочь моя. И если Джон Фарнеби будет еще жив тогда, я именем умирающего друга запрещаю вам дать ей увидеть его и даже сообщить ей о его существовании. Угадываете ли вы мои побуждения? Я могу сделать вам теперь постыдное признание, которое объяснит все, так как я знаю, что никогда более вас не увижу. Моя девочка родилась до брака, и человек, сделавшийся впоследствии моим мужем, человек низкого происхождения, был ее отец. Он использовал это обстоятельство, чтоб заставить родителей моих выдать меня за него замуж и составить таким образом его состояние. Теперь я знаю, хотя прежде только подозревала, что он бессовестно бросил своего ребенка, как помеху его карьере. Теперь вы не будете думать, что я требую слишком много, изъявляя желание, чтоб никогда не говорили моей бедной девочке об этом бесчеловечном негодяе. Что же касается до моей доброй славы, то я не думаю о себе. Имея перед собой смерть, я думаю о моей бедной матери и обо всем, что она выстрадала и чем пожертвовала для спасения меня от беды, которую я заслужила. Ради нее, не ради меня, должны вы хранить тайну от друзей и врагов, когда вас будут спрашивать, кто моя девочка. Вы должны сделать исключение только для моего стряпчего. Уже много лет тому назад я отдала в его руки деньги для моей дочери на случай, если она окажется жива. Вы можете показать ему это письмо, как ваше полномочие.
Не забывайте меня, Амелиус, но и не горюйте обо мне. Я отправилась в могилу, как вы отправляетесь спать, когда вы уставши. Я вас любила и благодарна вам: вы были всегда так добры ко мне. Писать больше нечего, я слышу, что служанка вернулась из аптеки и принесла мне освобождение от тяжелого бремени безнадежной жизни. Дай вам Бог быть счастливее, чем я! Прощайте!»
Итак она рассталась с ним навеки. Но роковое соединение скорбей этой женщины с жизнью и счастьем Амелиуса этим не кончилось.
Он без малейшего колебания решился уважить и исполнить желания умершей, нимало не предчувствуя того, что может из этого выйти. Теперь, когда несчастная история прошлого была вполне раскрыта перед ним, он считал себя честью обязанным сохранить тайну дочери ради матери. С таким убеждением он прочел это грустное письмо. С таким убеждением встал он с места, чтоб спрятать под замок ее письмо.
Только что он убрал письмо в потайной ящик своей конторки, как вошел Тоф с карточкой и доложил, что джентльмен желает его видеть. Амелиус, взглянув на карточку, был очень удивлен при виде имени: «Мистер Мильтон». Несколько строк было написано внизу карандашом: «Мне нужно переговорить с вами по весьма важному делу». Не понимая, чего может от него желать этот соперник, Амелиус приказал Тофу ввести посетителя.
Салли вскочила с места с обычным ее недоверием к незнакомым людям.
– Могу я уйти прежде, чем он войдет сюда? – спросила она.
– Если вам угодно, – отвечал Амелиус спокойно. Она была уже в дверях своей комнаты, когда Тоф снова явился и доложил о посетителе. Мистер Мильтон вошел в ту минуту, когда она скрылась, но он успел увидеть ее платье, когда затворялась за нею дверь.
– Я, кажется, вам помешал? – сказал он, не спуская глаз с двери.
Этот пожилой господин был великолепно одет, его шляпа и перчатки могли служить образцом. Он был печален и вежлив, но относился подозрительно к увиденному им в дверях платью. Когда Амелиус предложил ему стул, он взял его с таинственным вздохом, мрачно решившись покориться печальной необходимости сесть на него.
– Я считаю ненужным хитрое вступление или предисловие, – начал он, – так как вы, без сомнения, читали горестное известие в вечерних газетах.
– Я не видал вечерних газет, – отвечал Амелиус, – о каких известиях вы говорите?
Мистер Мильтон откинулся на спинку стула, и выразил сожаление и удивление, высоко подняв брови.
– О, дорогой! Как это грустно! Я полагал, что вам известны все подробности, что вы примирились, как и следует, с неисповедимыми путями провидения. Позвольте мне насколько возможно мягче сообщить вам обо всем. Я пришел узнать, не слыхали ли вы чего о мисс Регине. Поймите мои мотивы! Теперь не должно быть между нами недоразумений по этому предмету. Здесь серьезная необходимость, пожалуйста, будьте внимательны, да, весьма серьезная необходимость немедленных прямых сношений с дядей мисс Регины, а я не знаю никого, кроме вас, кто мог бы иметь так скоро известия о путешественниках. Вы, так сказать, член семьи…
