Тринадцатый легион был сформирован Цезарем семь лет назад и все это время служил под его командованием. Солдаты верили, что он приведет их к победе, как это всегда случалось в прошлом. Они помнили его щедрость при дележе трофеев, похвалы и награды. В какой-то момент Цезарь почти удвоил ежегодное жалованье легионера и довел его со 125 до 225 денариев. Многие солдаты Тринадцатого легиона были родом с равнин к северу от реки По и официально имели статус латинян, но он обращался с ними как с полноправными гражданами. Все их командиры, включая нескольких трибунов и 60 центурионов, были обязаны ему своими назначениями и последующим повышением. Некоторые люди первоначально были рекомендованы ему Помпеем, и им разрешили беспрепятственно уйти со всеми пожитками, если совесть или соображения чести не позволяли им остаться под командованием Цезаря. Нам не сообщают, сколько людей действительно решили воспользоваться этим предложением. Солдаты и командиры не только Тринадцатого легиона, но и всей армии многое получили от Цезаря и в будущем могли ожидать еще большего, особенно земельных наделов для демобилизованных ветеранов. Сенат, где преобладали противники Цезаря, едва ли мог проявить щедрость в этом отношении. В прагматическом смысле армия, остававшаяся в Галлии, имела материальный интерес в победе Цезаря, если уж дошло до гражданской войны. Они знали своего командира и доверяли ему после долгой службы, в то время как его противники оставались для них фактически неизвестными людьми.
Преданность армии Цезаря во время гражданской войны и даже после его смерти действительно была необыкновенной, но ее нельзя воспринимать как нечто само собой разумеющееся. Большей частью она возникла в результате тесной связи между полководцем, его командирами и солдатами во время военных кампаний в Галлии, когда он тщательно воспитывал и вознаграждал их. Легионеры и в особенности командиры достаточно хорошо знали, что происходит в Риме. Многие в армии Цезаря считали, что он (а вместе с ним и они сами) претерпел несправедливые обиды и пострадал от махинаций группы сенаторов, чье собственное поведение не давало основания рассматривать их как законных правители Римской республики. Многие римляне, как богатые, так и бедные, испытывали сильную сентиментальную привязанность к институту трибуната. Ощущение своей правоты наряду с преданностью своему полководцу и личным интересом было залогом того, что армия Цезаря без колебаний вступит в бой с другими римлянами для восстановления справедливости [3].
Выбор не требовал каких-либо нравственных усилий для солдат Цезаря, но для большинства римлян он был очень трудным. К началу военных действий лишь очень немногие из них имели четкие убеждения по этому поводу. Даже некоторые из тех, кто выступал в роли ревностных сторонников той или иной стороны, теперь заколебались и отступили. Одним из них был Гай Клавдий Марцелл, консул 50 г. до н. э., который вручил меч Помпею и призвал его на защиту Республики. Теперь, когда гражданская война действительно началась, он предпочел сохранять нейтралитет, возможно, думая о своем браке с племянницей Цезаря. Кальпурний Пизон едва ли мог выступить против своего зятя и не играл активной роли в войне, особенно в первые месяцы. Семейные связи и давние дружеские узы играли главную роль в определении своей позиции для многих людей, но в тесном мире римской элиты у большинства имелись связи с лидерами обеих сторон, и они оказались в очень затруднительном положении. Воспоминания о борьбе между Суллой и сторонниками Мария напоминали о том, что нейтралитет не гарантирует безопасности. Брут, сын Сервилии, тщательно избегал встреч и разговоров с Помпеем, так как последний казнил его отца в 78 г. до н. э., во время мятежа Лепида. Теперь он решил, что давний любовник его матери борется за неправое дело, и объявил о своей готовности служить под командованием убийцы своего отца. Отчасти это было делом принципа, но с учетом его семейных связей возникает мало сомнений в оправданности такого решения. Брут вырос в доме Катона и разделял любовь своего дяди к философии, а его жена была одной из дочерей Аппия Клавдия [4].
Один значительный случай дезертирства в армии Цезаря произошел в середине января, когда Лабиэн покинул его. Старший легат Цезаря с самого начала служил вместе с ним в Галлии и показал себя едва ли не самым одаренным из его старших командиров. По сравнению с другими легатами Лабиэну уделяется больше внимания в «Записках о Галльской войне». Некоторые историки выдвигают предположение, что Лабиэн занимал пост претора до отъезда в Галлию, возможно, в 60 г. до н. э., но это не подтверждается никакими свидетельствами. Но если бы это было верно, то к началу гражданской войны возраст Лабиэна составлял не менее пятидесяти лет и, таким образом, он уже достаточно давно мог выставлять свою кандидатуру на консульских выборах. Ради Цезаря он фактически отложил дальнейшее развитие своей карьеры, пока продолжалось завоевание Галлии. Он снискал славу на посту легата, хотя львиная доля заслуг досталась проконсулу. Некоторые из его независимых военных операций, особенно против мятежных племен в 54—53 и 52 гг. до н. э., определенно заслуживали триумфа, если бы Лабиэн был губернатором провинции, а не подчиненным. Он также значительно пополнил свое состояние за время этих кампаний, поскольку Цезарь был гораздо более жаден до славы, чем до денег. Вполне возможно, что Цезарь намеревался и дальше осыпать его своими благодеяниями и надеялся, что Лабиэн станет его коллегой на посту консула в 48 г. до н. э. Еще летом 50 г. до н. э. ходили разные слухи о настроениях старшего легата, но Цезарь предпочел выказать уверенность в своем помощнике, когда послал его в Цизальпийскую Галлию на границе с Италией, поближе к своим врагам. Этот жест доверия стал для Лабиэна сигналом к переходу на сторону противника. Формально он вернулся под крыло прежнего покровителя, так как был родом из Пицена, где господствовал род Помпеев. Выдвигались предположения, что Лабиэн вспомнил о своей прежней службе под командованием Помпея и поддержку, оказанную в продвижении по карьерной лестнице. Все это вполне возможно, но личная неудовлетворенность тоже могла играть важную роль. Удачливые полководцы на всем протяжении истории проявляли чрезвычайную уверенность в себе, которая часто сочеталась с желанием принизить мастерство других полководцев и ревностным отношением к чужой славе. Среди многих примеров на ум сразу же приходят маршалы Наполеона и старшие командиры союзных держав во время Второй мировой войны. Лабиэн отдал Цезарю свои лучшие годы и, по-видимому, считал, что не получил взамен достаточно высокого признания. В Галлии он несколько раз имел основания полагать, что очередная победа была достигнута благодаря его действиям и способностям, а не полководческому гению Цезаря. По сведениям наших источников, создается впечатление, что он обладал резким характером и его никак нельзя было назвать приятным человеком. Положение «вечно второго» и убежденность в том, что его не оценили по достоинству, должны были способствовать его выбору. Он также мог решить, что Цезарь скорее всего проиграет войну, особенно после того как лишится содействия самого Лабиэна. Услышав о дезертирстве Лабиэна, Цезарь сделал другой щедрый жест и приказал отправить весь багаж своего бывшего легата вслед за ним [5].
Перспектива наживы благодаря правильному выбору воюющей стороны имела важное значение для многих людей на пороге гражданской войны. Еще в августе 50 г. до н. э. Целлий Руф, один из корреспондентов Цицерона, выразил свою циничную точку зрения:
