Во время своего пребывания на посту эдила Цезарь потратил большую часть своих личных средств. Римляне обожали бесплатные игры и представления. Им были не по душе любые намеки на скупость со стороны устроителей игр, и они могли припомнить это, когда будут голосовать за того или иного кандидата, но могли и с благодарностью вспомнить о человеке, устроившем действительно впечатляющее зрелище. Впрочем, дело было не только в деньгах, потраченных на представления, так как даже самые пышные игры иногда с треском проваливались, если не были хорошо подготовлены. Цезарь проявлял большой вкус во всем, что он делал, и его игры пользовались огромным успехом. С его точки зрения, средства, потраченные на достижение такого результата, не пропали впустую. Деньги принадлежали ему лично лишь в том смысле, что он брал их взаймы. По свидетельству Цезаря, еще до своего избрания на первую должность он имел долгов более чем на 1300 талантов, т. е. более чем на 31 000 000 сестерциев в римской валюте (для большей ясности упомянем, что минимальные имущественные требования для членов всаднического сословия в то время составляли примерно 400 000 сестерциев). Эта головокружительная сумма значительно возросла из-за расходов в качестве эдила и куратора Аппиевой дороги. Цезарь делал ставку на свое блестящее политическое будущее, которое должно было покрыть все долги. Его кредиторы шли на такой же риск, но, вероятно, были уверены в окончательном успехе Цезаря. Большая часть этих денег скорее всего была одолжена у Красса. Цезарь был не единственным перспективным сенатором, которого он финансировал таким образом, но едва ли он давал другим такую же возможность снова и снова брать взаймы [32].
На этом этапе своей карьеры Цезарь совершил еще один широкий жест. Где-то в середине года, скорее всего перед одними из игрищ, он приказал снова выставить на форуме трофеи Мария в честь его победы над кимврами и тевтонами. Сулла приказал убрать и, вероятно, уничтожить их, поэтому Цезарь мог сделать только копии. Как и на похоронах Юлии, этот жест был хорошо принят большинством римлян. Люди до сих пор помнили страх перед северными варварами, вторгавшимися в Италию и грабившими города. Марий спас Рим от этой участи, и этот подвиг считался достойным празднества. Одним исключением был Квинт Лутаций Катул, консул 78 г. и понтифик, как и Цезарь. Его отец был консулом вместе с Марием в 102 г. до н. э. и проконсулом в 101 г.; он был глубоко возмущен тем, что народный герой получил большую часть почестей за их совместные успехи. Его сын теперь был, вероятно, самым уважаемым членом сената, хотя формально и не являлся princeps senatus — человеком, чье имя фигурировало первым в списке сенаторов. Почести, оказанные Марию, умалили славу семьи Катулов. Он негодовал по этому поводу, но если истории не лгут, он также стал побаиваться Цезаря как слишком бойкого и потенциально опасного политика. В сенате Катул объявил: Ты больше не подтачиваешь основы Республики, Цезарь, — теперь ты начинаешь прямую атаку на нее». Несмотря на авторитет старшего по возрасту государственного деятеля, Цезарь ответил речью, прозвучавшей очень логично и убедившей большинство сенаторов в его невиновности. Вероятно, они были правы, так как его карьера до сих пор во многих отношениях шла по проторенному пути. Но в воздухе уже ощущались новые веяния [33].
VI ЗАГОВОР
«Когда богатства стали приносить почет и сопровождаться славой, властью и могуществом, то слабеть начала доблесть, бедность — вызывать презрение к себе, бескорыстие — считаться недоброжелательностью. И вот из-за богатства развращенность и алчность наряду с гордыней охватили юношество, и оно бросилось грабить, тратить, ни во что не ставить свое, желать чужого, пренебрегать совестливостью, стыдливостью, божескими и человеческими законами, ни с чем не считаться и ни в чем не знать меры».
Сенатор и историк Саллюстий Крисп, конец 40-х годов до н. э. [1]
В конце 66 г. до н. э. на консульских выборах на следующий год победили Публий Корнелий Сулла и Публий Автроний Паэт. Сулла был родственником диктатора и разбогател во время проскрипций. Как шурин Помпея, он мог пользоваться некоторой популярностью из-за родственной связи с великим полководцем, но успех Суллы гораздо больше зависел от употребления денег на предвыборную кампанию, отмеченную широко распространенным взяточничеством и угрозами. Это само по себе не было чем-то необычным.
Был принят целый ряд законов для борьбы со злоупотреблениями на выборах; частота принятия таких законов свидетельствует об их неэффективности. Недавно принятый закон гласил, что кандидаты, виновные в подобных преступлениях, не только теряют должность, которую они занимают, но изгоняются из сената, лишаются права выставлять напоказ какие-либо символы своей власти и больше не могут участвовать в политической деятельности. Двое проигравших на выборах, Луций Аврелий Котта и Луций Манлий Торкват, воспользовались этим законом и не замедлили обвинить победителей. Будучи претором в 70 г. до н. э., Котта провел закон об изменении состава судебных заседателей. Теперь же считалось, что он должен был занять пост консула еще один-два года назад, что делало его поражение еще более унизительным.
Оба его брата уже были консулами, а Манлий происходил из выдающегося патрицианского рода по контрасту с двумя победителями на выборах. В своей защите Автроний больше полагался на использование «групп поддержки» для запугивания членов суда или, если это не поможет, для нарушения хода судебного процесса. Сулла, возможно, использовал аналогичную тактику — спустя годы Цицерон выступал в его защиту по другому обвинению и возложил всю вину за прежнее насилие на Автрония. Несмотря ни на что, обвинители добились успеха и оба избранника были лишены своих должностей. Котта и Торкват стали консулами 65 г. до н. э. либо потому, что они собрали больше голосов, чем Сулла и Автроний, либо после повторных выборов.
Разумеется, на этом дело не закончилось. Автроний и Сулла не желали смириться со своим изгнанием из политической жизни. Начиная с 1 января 65 г. до н. э., когда Котта и Торкват вступили в должность, пошли разговоры о заговоре с целью их убийства. Другие ведущие сенаторы также должны были расстаться с жизнью, а потом заговорщики планировали занять высшие посты. Предупрежденные об их замыслах, новые консулы поставили у сената вооруженную охрану, и день прошел без происшествий. Официально заговор был окружен завесой молчания, так что Цицерон, служивший претором в 66 г. до н. э., несколько лет спустя мог утверждать, что в то время он ничего не знал об этом. В отсутствие фактов распространились всевозможные слухи, особенно впоследствии, когда их можно было использовать для очернения имен соперников, намекая на их участие в неприглядных событиях. Утверждалось, что главным союзником Автрония был Луций Сергий Катилина, с которым мы еще встретимся в этой главе. Он недавно вернулся после управления Африкой в качестве пропретора и хотел стать кандидатом на пост консула после утраты полномочий Суллы и Автрония. Принято считать, что отказ магистрата, отвечавшего за проведение выборов, включить его в список кандидатов побудил его присоединиться к Автронию в его планах насильственного захвата власти. Другим человеком, чье имя упоминалось в этой связи, был Гней Кальпурний Пизон, избранный квестором на 65 г. до н. э., которого считали вспыльчивым и непредсказуемым человеком. Вскоре, когда сенат решил направить его в Испанию в должности пропретора — выдающееся назначение для столь молодого человека, занимавшего незначительную должность, — это рассматривалось как признак страха перед тем, что он мог натворить, если бы ему было позволено остаться в Риме. Слухи продолжали распространяться, особенно после того как Пизон был убит в своей провинции группой его легионеров. Некоторые утверждали, что это произошло в результате тиранического правления губернатора. Такое объяснение выглядит правдоподобно, хотя следует помнить, что из множества римских губернаторов, чинивших произвол в своих провинциях, лишь нескольких убили в период исполнения ими своих обязанностей. Другие полагали, что испанские воины
[34] сохранили преданность Помпею, так как служили под его командованием в войне с Серторием и либо получили инструкции, либо по собственной инициативе решили избавиться от потенциального соперника Помпея. Распространение таких и еще более невероятных историй указывает на нервные настроения, царившие в обществе [2].
