Многие подробности суда остаются неизвестными. Позиция обвинения известна главным образом из речи Цицерона, произнесенной в защиту Рабирия. То же самое в целом относится к земельному законопроекту Рулла, известному по крайне враждебной риторике Цицерона в его адрес. Само дело выпадало из общего ряда хотя бы потому, что после совершения преступления прошло очень много времени. Сомнительно, что в живых осталось много свидетелей, особенно с учетом огромных потерь, понесенных римской элитой во время гражданской войны. Не существовало и современной процедуры для проведения суда по обвинению в регduellio. Сулла учредил постоянный суд для разбора дел по сходным, но менее тяжким преступлениям, относившимся к категории maiestas, т. е. «оскорбление величия римского народа», что напоминает концепцию «неуважения к игре»
[39], принятую в некоторых современных видах спорта. Однако Цезарь и Лабиэн специально выбрали старинную формулировку, возникшую, как полагали, более 500 лет назад, во времена римских царей. Архаичная процедура включала распятие осужденного — наказание, которому римские граждане больше не подвергались ни по одному другому закону, — и не предусматривала обычную добровольную ссылку для признанных виновными в преступлении. Для разбирательства назначался совет из двух судей (дуумвиров). Одним из них был Цезарь, а другим — его отдаленный родственник Луций Юлий Цезарь, побывавший на посту консула в предыдущем году. Хотя это выглядит довольно подозрительно, у нас нет оснований подозревать их в сговоре с претором, наблюдавшим за процессом отбора. Скорее всего это случайное совпадение.
Рабирий был признан виновным обоими судьями и приговорен к смерти. Он получил право обратиться к римскому народу через собрание центурий. Не только Цицерон, но и оратор, которого он считал величайшим в Риме, Квинт Гортензий, защищали пожилого человека от обвинений Лабиэна. Вероятно, это был единственный случай, когда Цицерон произнес речь, которую он сам впоследствии опубликовал. В ней он подчеркивал, что Сатурнин заслужил свою участь, указал на то, что Рабирий не убивал его, хотя и неоднократно утверждал, что ему бы хотелось, чтобы его клиент мог бы похвалиться таким поступком. Он говорил о жестокости обвинения, возродившего давно забытую процедуру, и, как было принято в римских судах, попытался очернить имя Лабиэна, загадочно намекнув на его «хорошо известную безнравственность». Больше оснований имела жалоба консула, что ему предоставили слишком мало времени для произнесения речи. Его усилия не убедили голосующих, собравшихся на заседание куриатной комиции, несмотря на то что некоторые из них выказали симпатии к обвиняемому из-за явно враждебной позиции Цезаря, неподобающей судье. Вскоре стало очевидно, что Рабирий будет осужден окончательно, но это необычное дело завершилось еще более странным образом. Comitia centuriata, структура которой была основана на устройстве древнеримской армии, всегда собиралась на Марсовом поле, за официальной городской чертой. Во времена ранней Республики Рим имел небольшие размеры, а его враги, соответственно, находились неподалеку. Собрание с целью голосования всех военнообязанных мужчин неизбежно оставляло город уязвимым перед внезапной атакой. Для защиты от этой угрозы было принято оставлять часовых на наблюдательном пункте на вершине Яникульского холма. Когда они поднимали там красный флаг, собрание центурий могло приступать к своим делам. Когда флаг опускался, это означало, что Рим в опасности, и граждане должны немедленно завершить собрание и взяться за оружие. Этот обычай продолжал существовать во времена Цезаря и сохранялся еще 300 лет, хотя стал чистым архаизмом. Перед тем как собрание завершило голосование, решавшее судьбу Рабирия, претор Квинт Цецилий Метелл дал приказ опустить флаг. Таким образом, собрание было распущено без утверждения вердикта, и никто не предпринял попытки возобновить судебное слушание [17].
Ни один из наших источников не объясняет, почему Метелл поступил таким образом. Хотел ли он защитить Рабирия или же предоставил Лабиэну и Цезарю возможность сохранить лицо и завершить дело без жестокой необходимости казнить пожилого и незначительного сенатора? Ясно, что готовность, с которой они отказались от дальнейшего преследования осужденного, означала, что казнь не являлась их главной целью. Они усомнились в том, мог ли чрезвычайный указ сената отменять все другие законы и права граждан, но не дали четкого ответа и не внесли изменений в этот закон. В практическом отношении наибольшее, чего они могли достигнуть, — это предостережение на будущее для любого магистрата, действующего в соответствии с таким указом. Как бы то ни было, суд был личным успехом для Цезаря и Лабиэна. Комиция, собравшаяся для вынесения приговора по делу Рабирия, скорее всего включала множество их сторонников. То обстоятельство, что чаша весов явно склонялась в сторону осуждения Рабирия, указывает, что большинство граждан симпатизировали аргументам обвинителя. Цезарь снова подтвердил, что он играет заметную роль в общественной жизни и его имя ассоциируется с популярными решениями. Впоследствии он снова продемонстрировал свою политическую зрелость, когда на другом собрании центурий был избран претором на 62 г. до н. э., едва достигнув возрастного лимита для избрания на такой пост.
Претор играл важную роль, практически обеспечивавшую ему управление провинцией по истечении года службы. Конкуренция за этот пост была ожесточенной, и более половины бывших преторов так и не добивались победы. Но, как выяснилось, этот успех был гораздо менее драматичным, чем другая победа на выборах, одержанная Цезарем в последние месяцы 63 г. до н. э. Пост верховного понтифика (Pontifex Maximus), главы коллегии из пятнадцати понтификов, членом которой он был, стал вакантным после смерти главного понтифика Квинта Цецилия Метелла Пия, еще одного представителя многочисленного рода Метеллов, чье и без того значительное влияние подкреплялось их поддержкой Суллы. Диктатор предоставил сенату право выбора и назначения кандидатов на все главные жреческие должности. Однако Лабиэн провел законопроект, возвращающий прежнюю практику назначения через народное голосование. Эта задача была поручена урезанному собранию 17 триб, выбираемых по жребию, вместо полного собрания, состоявшего из 35 триб. Неясно, когда был принят этот закон и ускорила ли смерть Метелла его принятие. Между оглашением законопроекта и его постановкой на голосование должно было пройти три «рыночных дня», что в целом составляло 24 дня. Цезарь высказался в пользу законопроекта и вскоре после его утверждения выдвинул свою кандидатуру [18].
Должность верховного понтифика имела огромный престиж и во многих отношениях была самым важным жреческим постом в Древнем Риме. Многие ведущие деятели Республики стремились занять его. Катул выдвигал свою кандидатуру, как и Публий Сервилий Исаврик, под командованием которого Цезарь служил в Киликии. Оба были старше Цезаря и считались гораздо более заслуженными людьми, принимая во внимание их должности и почести, которых они удостаивались ранее. Если бы назначением по-прежнему ведал сенат, скорее всего на эту должность был бы избран Катул. В случае выборов исход был гораздо менее очевидным, поскольку избиратели помнили щедрость, проявленную Цезарем на посту эдила, и его неизменную поддержку популярных мероприятий. Он также щедро тратил средства на предвыборную кампанию, чтобы заручиться поддержкой «ключевых» избирателей в каждой трибе. Его соперники делали то же самое, и в некотором смысле урезанный состав народного собрания упрощал использование подкупа. В ходе кампании Катул осознал, что «выскочка Цезарь» превратился в серьезного конкурента для него. Его auctoriias мог серьезно пострадать из-за поражения на выборах, особенно от человека, который во многих отношениях стоял ниже его. Зная об огромных долгах Цезаря еще до начала кампании, Катул написал ему письмо с предложением значительной суммы при условии, что он снимет свою кандидатуру. Цезарь истолковал это как признак слабости и немедленно сделал новые займы, чтобы потратить их на подкуп избирателей. Это была отчаянная игра с высокими ставками. Кредиторы Цезаря рассчитывали на его будущее возвышение и на прибыли, которые они могли в этом случае получить. Сам по себе пост верховного понтифика не приносил реальной финансовой выгоды, но Цезарь не мог позволить себе поражения на выборах, иначе он утратил бы доверие бесчисленных кредиторов. Тогда они стали бы требовать возвращения долгов, что грозило гибелью его карьере.
