– И вы с дедом, разумеется, не расспрашивали о подробностях их жизненных обстоятельств, – усмехнулся ее деликатности Марк.
– Разумеется, – кивнула Анастасия Николаевна и попрекнула в мягкой форме: – Это не тактично, как ты прекрасно понимаешь, только редко бываешь тактичным.
– Да ладно тебе, булечка, – легко рассмеялся он.
– Они очень хорошие люди, – заметила Анастасия Николаевна.
Очень хорошие люди пришли втроем – чета Невских старших и их невестка Лариса, интересная, даже не симпатичная, а, пожалуй, можно сказать, что и красивая, такой спокойной, неброской славянской красотой, молодая стройная женщина непонятного возраста. На взгляд Марка, лет тридцати пяти, впрочем, он плохо определял возраст у людей, это как-то ему не давалось.
Но не суть.
Ужин удался на славу. И не только прекрасной, как всегда, кулинарией бабушки Насти, но и, что удивило Марка, общением с новыми знакомцами, которое было совершенно легким, веселым, с шутками и интересными рассказами, с уместными анекдотами и проходило так здорово, тепло и увлекательно, что казалось даже странным, что он познакомился с этими людьми только сегодня. И когда уже вечерело, когда со стола убрали тарелки, переменили сервировку к чаю и водрузили большой, дышащий жаром, попыхивающий самовар, новое увлечение деда с бабулей из дачной жизни, скрипнула калитка, на тропинке раздались легкие шаги, и, взбежав по ступенькам, на веранду впорхнула совсем молоденькая девушка.
– Привет всем! – весело улыбаясь, поздоровалась она. – Дома вас нет, я сразу поняла, что вы в гостях у соседей. – И, шагнув к Марку, протянула ему руку и представилась: – Я Клавдия. – И улыбнулась еще задорней: – А вы Марк, я знаю. Про вас все время говорят ваши бабушка с дедушкой.
Он, вспоминавший о такте, когда ему это было удобно или если человек вызывал у него особое уважение, галантно поднялся со стула, принял ее протянутую руку, легонько пожал ладошку и спросил без улыбки:
– Что говорят?
– Хвалят, – перестав улыбаться, с таким же серьезным видом ответила девушка Клавдия.
– Тогда ладно, – разрешил он, продолжая удерживать ее ладошку в своей руке.
– Клавочка, – поспешила вмешаться бабушка Настя, зная наперед, что от внука можно ожидать любой реплики, и стараясь предупредить эту самую реплику и его возможную реакцию. – Ты ведь из города, с электрички. Голодная наверняка. Мы оставили тебе ужин и пирога кусок. Садись, детка, за стол, сейчас быстро все подогреем.
– Так вы что, дочь Ларисы? – сообразил тут Марк.
– Да, – снова заулыбалась девушка.
– Так она же совсем молодая, – подивился младший Светлов, тут же взглянув на женщину, о которой говорил, и спросил: – Лариса, вам сколько лет-то?
– Я предупреждала, – извинилась за внука бабуля, – Марк совершенно не признает никаких условностей, в лучшем случае он может промолчать.
– Сейчас, по всей видимости, худший случай, – заметила девушка Клава и рассмеялась.
– Мне сорок три года, Марк, – улыбнувшись, ответила ему Лариса, мать, как выяснилось девушки Клавдии.
– Совершенно не похоже ни на какие сорок три, – возразил он.
– Скорее всего, – веселилась ее дочь, – это не комплимент, мам, а констатация факта.
– Совершенно верно – подтвердил Марк.
Бабуля принесла подогретый для Клавдии ужин, все расселись за столом в новом порядке, пили чай, а Марк, вроде как невзначай, поднялся из-за стола, постоял какое-то непродолжительное время, привалившись плечом к стене, якобы устав сидеть, и, улучив минутку, когда, гости и хозяева, увлеченные рассказом Валентина Романовича, не обращали на него внимания, тихонько покинул веранду.
Еще до прихода девушки Клавдии он почувствовал наступление особого состояния, предшествующее, как правило, очередному приступу – такая, как бы сказать, предболезненная маета, что ли – еще не боль, но уже тяжесть, словно голову давит одновременно снаружи и изнутри и ломит в висках.
Он так устал. Так бесконечно, смертельно устал от этой пыточной, ужасной боли, сводящей с ума, лишающей его личности, индивидуальности, ломающей силу воли и духа, унизительно размазывающей его тело.
Марк испробовал разные методики по контролю над болью, рекомендованные серьезными специалистами, но для того, чтобы начать контролировать боль, надо было иметь хоть небольшую передышку от нее и ясное сознание, но передышки не было, а все силы его были направленны на то, чтобы не дать свести себя с ума и превратить в воющее, извивающееся, беспомощное тело, выстоять, победить и выдержать очередной приступ.
Он не помнил сколько прошло времени с того момента, когда он незаметно вышел во двор через заднюю дверь и ходил, ходил там по протоптанной тропинке вдоль забора, между кустами смородины и грядками до того момента, когда вдруг чуть не налетел на девушку Клаву, каким-то образом оказавшуюся у него на пути.
– У вас голова болит? – спросила она тихим, осторожным голосом.
– Болит, – признался Марк.
– Идемте, – решительно распорядилась она и протянула ему руку. – Я попробую вам помочь.
– Это вряд ли, лекарства не способны с этим справиться, – предупредил Марк, решив, что она хочет предложить ему что-то из народной медицины.
– Я знаю, мне сказала ваша бабушка. В общих чертах она объяснила суть вашего заболевания.
– Зачем? – поинтересовался Марк.
– Потому что я ее спросила, – растолковала девушка, так и продолжавшая протягивать руку к нему, и повторила приглашение: – Раз все равно ничем нельзя успокоить ваше состояние, вы ничего не теряете, если попробуете то, что я хочу вам предложить.
– Нет, не теряю, – согласился Марк, но предупредил: – Когда боль становится совсем…: – Он запнулся, не зная, какое дать определение: –… тяжелой, это не очень красивая, скорее даже физиологически отталкивающая картина. Всякое бывает.
– Ничего. Я не стану вас конфузить. И если у нас не получится вам помочь, мы прекратим эксперимент до того, как все станет… совсем физиологичным, – пообещала она и третий раз настойчиво тряхнула рукой.
И Марк, изучив взглядом эту тонкую девичью ручку еще какое-то непродолжительное время, все же принял предложение и, осторожно, словно сомневаясь, взял ее ладошку.
– Пошли, – тут же распорядилась девушка.
Доверившись ей, он не стал тратить силы на контроль за происходящим и не обращал внимания, куда они идут, сосредоточившись исключительно на том, чтобы не поддаваться все нарастающей с каждой минутой боли, накатывающей то волнами, то одним сплошным потоком.
Она усадила его на пассажирское место в автомобиль, потом они не так чтобы быстро куда-то ехали, а вскоре покатились совсем медленно, преодолевая ухабы, – машина переваливалась с боку на бок, как баркас в шторм, и их обоих мотыляло из стороны в сторону и вперед-назад, как консервы в незаполненной банке, и эти тряски лишь распаляли боль в его многострадальной голове.
