И еще день-два уходили на то, чтобы полностью восстановиться.
Он напряг мышцы тела, прислушиваясь к ощущениям, и понял, что чувствует себя прекрасно, только подмерз немного и вон руку отлежал и шею, и еще надо бы в кустики по малой нужде.
Это как? Это как так-то? Не было, что ли, приступа?
Видимо, он так увлекся самодиагностированием, что как-то потревожил девушку, и она проснулась. Попыталась потянуться со сна, а когда это не получилось сделать из-за лежащего рядом Марка, замерла на мгновенье, быстро сообразила, где она находится и в какой ситуации оказалась, осторожно, словно извиняясь, вытащила свою руку из его ладони, тут же села и развернулась к нему лицом.
– Здрасте, – кивнул Марк, приветствуя барышню, осознав некий комизм их положения.
– Здравствуйте, – поздоровалась она в ответ и тут же спросила: – Как вы себя чувствуете?
– Если не считать затекшей руки и шеи, немного замерзших ног, то отлично, – сообщил он, в последний момент вспомнив постоянные бабушкины наставления и поэтому промолчав про необходимость справить малую нужду.
Все-таки он не совсем уж безнадежен и частенько «забывает» про такт из вредности или чтобы поразвлечься.
– А как ваша голова?
– Не болит! – Он приподнялся и сел рядом с ней.
– Так должно быть? Это нормально? Приступ прошел? – заинтересованно выпытывала Клавдия.
– А не было приступа, – радостно улыбнулся Марк. – Он уже готов был начаться, а потом непонятным образом все прошло.
– А так уже бывало?
– Нет. – В предрассветных сумерках ее лицо казалось очень светлым, с размытыми, нечеткими контурами, а глаза странными, темными. Марк спросил тоном преподавателя: – И я очень хотел бы узнать, как вам это удалось? Вы применили какую-то методику? Гипноз?
– Да никакой методики и гипноза! – легко рассмеялась она. – Недавно прочла несколько книг по так называемому целебному дыханию «пранаяма», испробовала на себе кое-что и пока нахожусь под сильным впечатлением. Вот и вам тут немного подсказала правильный ритм и задержку дыхания, и вам помогло. А так… – Она замолчала, посмотрела задумчиво на черноту западного горизонта, не сдающейся рассвету ночи, посидела в молчании недолго и снова повернулась к нему: – Это мое тайное место. Вернее, было нашим с папой. Теперь вот только мое.
– А папа ушел? – снова забыв о такте, прямолинейно спросил Марк.
– Да, – кивнула она, – совсем ушел. Из жизни. Умер пять лет назад.
Марк промолчал, не видя смысла в пустых словах соболезнования, которого не испытываешь, поскольку не был знаком с человеком.
– В этом лесу, – справившись с эмоциями, поспешно заговорила Клавдия, – недалеко отсюда, когда я была маленькая, был потрясающий малинник. В нем росла такая вкусная, сладкая-пресладкая и очень пахучая малина. Мы приезжали сюда собирать ее всей семьей. Сюда многие за ней приезжали. Однажды – мне было лет пять – я увидела птицу с поврежденным крылом. Такую гордую птицу, которая, испугавшись людей, постаралась убраться подальше, а я решила, что надо непременно ей помочь. Она убегала, подпрыгивая и помогая себе здоровым крылом, а я лезла за ней через кусты, а папа за мной, чтобы я не потерялась. Так мы и выбрались втроем из леса на этот уступ. Он же, видите, выдается вперед и нависает над рекой. Высоко, метров пятнадцать будет. Мыс такой получился. Мы его с папой назвали «Мыс Птичье крыло».
– А что стало с птицей? – спросил Марк.
– Папа ее как-то так хитро поймал, накинув свою куртку. Деваться же ей было некуда, разве кинуться камнем вниз. Кинуться мы ей не дали, а поймали, вылечили и отпустили. Она потом к нам долго прилетала до самого конца лета, и мы ее подкармливали. Я ей червяков копала. Червяков тоже было жалко, они беспомощные, но дед сказал, что это естественный ход природы, в котором все кого-то едят.
– Философское замечание, – заметил Марк, даже позабыв про нужду.
– Ну, да, он такой, все может объяснить, – улыбнулась Клава, и Марк увидел в уже посеревшей немного темноте эту ее замечательную улыбку.
– Мой такой же, – усмехнулся он.
– Нам повезло, – кивнула Клава и продолжала: – Сюда мало кто приходит, никому дела нет до этого мыса, хотя тропинка по круче над берегом и проложена, но, во-первых, она его огибает по большой дуге, метров аж в сто пятьдесят, а во-вторых, малинник погиб, и теперь в этот заходят только грибники осенью. Он далеко от поселка, сюда ехать надо. А зачем ехать и добираться? У нас и там места сказочные – и леса, и грибы, и малина – все есть, все рядом.
– А вы, значит, ходите?
– Теперь совсем редко. Раньше мы с папой приезжали вдвоем – посидеть, подумать, помолчать, погрузиться в себя и природу, как он это называл. Когда папы не стало, я сюда сбегала пару раз. И вроде как мне легче становилось, словно он меня тут успокаивал. Я точно знаю, это непростое место, тут что-то такое делается с человеком хорошее, доброе. – И улыбнулась смущенно. – Ну, по крайней мере, мне так хочется думать.
– А что это было? – спросил Марк, жестом изобразив нечто непонятное. – Ну то, что вы голосом вытворяли. Гипноз?
– Да нет, что вы! – испугалась Клавдия. – Это само как-то получилось. Мне почему-то казалось, что надо именно так говорить, такими интонациями, тихо. И получилось же, да? Помогло ведь?
– Несомненно, – подтвердил Марк, поднимаясь. – И вот мне очень интересно: каким образом оно получилось.
– Я не знаю, – поднявшись следом за ним, призналась Клавдия. – Честное слово. Как-то так само вышло.
– Само, – задумчиво протянул Марк и, выдохнув, переключился на текущий момент. – А пледы эти откуда? Вы их что с собой притащили?
– Притащила, подумала, а вдруг засидимся до ночи. А мы взяли и засиделись. – И поправилась, легонько рассмеявшись: – Вернее, залежались. Вы как-то так прилегли на бочок и раз – заснули. А руку мою никак не хотели отпустить даже во сне. Я подергала, подергала – вы только сильней ее сжимали и мычали что-то невразумительное. Пришлось лечь рядом и как-то пристраиваться и прикрывать.
– Молодец! – похвалил ее Марк. – Прямо молодец, и всё. – И распорядился, главным вождем стаи во все времена: – Давайте-ка, Клавдия, выбираться с этого вашего «Птичьего Крыла» и двигать в поселок. Там, наверное, наша родня с ума сходит, потеряв нас.
– Давайте, – согласилась она и возразила: – Не сходит. Когда вы заснули, я позвонила и сказала вашей бабушке, что вы спите. Они за вас ужасно переживают. Это самое плохое, что может быть, я знаю: осознавать, что родной человек смертельно мучается, а ты бессилен ему чем-то помочь.
– Ну, да, – хмуро согласился Марк. – На эту вавку не подуешь и не поцелуешь, чтобы зажило.
– Не подуешь, – кивнула Клавдия. – Ваша бабушка так поразилась тому, что вы заснули, и, наверное, обрадовалась, и очень просила вас не будить и не тревожить.
