– Не грусти, Алла, – снова повторил Григорий и пообещал проследить за девочками. «И за Андрюшей», – хотелось добавить Алле Викторовне, но вместо этого она тихо спросила:
– Как ты думаешь, надолго я здесь?
– Надолго, – вздохнул Григорий, а потом, стукнув себя по лбу, вытащил из кармана кителя два мандарина и залихватски сделал пару жонглерских бросков.
– Откуда? – обрадовалась Алла Викторовна солнечным фруктам, возникшим в средней полосе России явно не ко времени: обычно мандарины появлялись в ноябре-декабре и воспринимались людьми из недалекого советского прошлого как косвенные признаки грядущего Нового года.
– Места знать надо, – уклонился от ответа Григорий, а потом, рассмеявшись, добавил: – У меня в госпитале абхазец лежит, отец – руководитель какого-то хозяйства, недавно мать приезжала сына навестить. Привезла даров на весь госпиталь, начиная от пацанов и заканчивая медсестрами.
– Так вроде в Абхазии пока не сезон. – Алла Викторовна с присущей ей въедливостью засомневалась в происхождении мандаринов.
– Так она и сказала: «Не сезон». Это какие-то ранние, экспериментальные… Короче, из этой, как ее…
– Оранжереи, – подсказала Реплянко и, не удержавшись, начала чистить мандарин.
– Алла, – Григорий снова многозначительно коснулся ее руки, – когда мне моя сегодня позвонила, я не поверил. А потом представил тебя и понял: с тобой по-другому не бывает. А знаешь почему?
– Почему? – Алла Викторовна насторожилась.
– А потому, что ты одна за всех. На себя ни времени, ни сил не хватает. Жалко мне тебя, Алла. Не с тем мужиком живешь, не ценит он тебя. – Слова давались Григорию тяжело, произносил он их медленно, словно через силу.
– А с другим бы, Гриша, жила, тот бы ценил?
– Я бы ценил. Я бы на руках тебя носил, веришь?
– Не верю, – искренне ответила Реплянко, глядя ему прямо в глаза. – Свою же не носишь.
– Была б своя, носил бы, – еле слышно ответил Григорий и по-мужски жадно сжал руку Аллы Викторовны, а та, как обычно, аккуратно ее высвободила.
– Не начинай.
– Да тут начинай, не начинай, – делано рассмеялся он и по-товарищески притянул Аллу Викторовну к себе: – Ну все. Я пошел. Твоим привет передавать не буду.
– Подожди, я провожу. – Она встала со скамейки, предназначенной для беседы пациентов с родственниками, но тут же была водворена обратно.
– Не надо, – довольно резко произнес Григорий и поднялся. – Дорогу знаю.
– Мне было бы приятно. – Алла протянула ему руку.
– Давай без церемоний, – возразил тот, не приняв руки, и ушел не оглядываясь.
«Эх, жалко, не Андрюша!» – вздохнула Алла Викторовна и с жадностью съела мандарин. Второй решила отдать. Только пока не определилась кому – то ли мужу, то ли одной из дочерей.
Большой поэт пришел в конце следующей недели, всклокоченный и помятый. Медведем ввалился в палату, не обращая внимания на окрики сестер, охранявших порядок в отделении.
«Запой», – безошибочно определила Алла Викторовна, похолодев: алкоголь и вакцинация от бешенства были категорически несовместимы.
– Андрюша… – На нее было жалко смотреть.
– Андрюша, Андрюша, – охрипшим голосом подтвердил поэт и уставился на Музу остекленевшими глазами. – Черт бы тебя подрал, Алка! Когда домой?
Она пожала плечами:
– Как выпишут.
– Да они тебя никогда не выпишут, – проворчал поэт, измученный одиночеством, творческим кризисом и двумя детьми, не желающими договариваться друг с другом.
– Выпишут, – миролюбиво заверила мужа Алла и, взяв за руку, вывела из палаты, чтобы без свидетелей рассказать о возможных последствиях его легкомыслия. – Ты заболеешь, – печально предупредила она, как только Андрей опустился на заветную скамейку для свиданий с родственниками.
– Ну и хрен с ним. – Поэт в общем-то был уверен в собственном бессмертии. – Чему быть, того не миновать.
– И умрешь.
– Все умрем, – успокоил жену Андрей, на глазах превратившийся в фаталиста, при том что всегда был сторонником активного отношения к жизни.
– Рассказать тебе, как это будет? – Алла Викторовна с присущей ей прозорливостью сделала ставку на творческое воображение мужа, но сегодня оно не желало включаться, и история о затылочных болях, галлюцинациях, спазмах глотки, множественных фобиях нисколько не впечатлила поэта.
– Ты помнишь, как умирала Дымка?
Андрей отрицательно помотал головой.
– А я помню. И человек примерно так же. Нет… – Реплянко взяла многозначительную паузу. – Человек – гораздо страшнее. (Поэт поморщился.) Просто знай, Андрюша, когда у тебя начнется сильнейшее слюнотечение, тебе покажется, что стало легче. Не верь своим ощущениям, это временное облегчение. Потом произойдет то, о чем с содроганием думает любой человек. У тебя исчезнут все рефлексы, а потом начнется недержание кала и мочи…
– Не начнется! – заверил жену Андрей, но уверенности в голосе поубавилось. – Ты же знаешь, я везучий.
– Не настолько, – гнула свою линию Алла, понимая, что цели добилась – большой поэт растерялся. Перспективы, нарисованные супругой, выглядели безобразно, ему стало страшно. А когда страх поселялся в сердце большого поэта, он переставал пить и начинал действовать.
«Мы боимся того, чего не знаем, а врага нужно знать в лицо… По имени и отчеству знать. И любить…» – подбадривал себя поэт, стремительно двигаясь в сторону дома и мечтая только об одном: чтобы там никого не оказалось, ни Марины, ни Ляльки. Обнаружив, что все складывается именно так, как он хотел, Андрей поспешно запер дверь на все три замка, кстати, никогда не использовавшихся одновременно, и направился к книжной полке. Там, если ему не изменяла память, должны были стоять Медицинская энциклопедия и Справочник практического врача. Но ни первой, ни второй книги на месте не оказалось. «Марина!» – догадался поэт и отправился в детскую, где и энциклопедия, и справочник красовались на видном месте – на полу возле кровати старшей дочери.
Найти нужные статьи особого труда не составило – Марина вместо закладок загнула уголки страниц. Внимательно ознакомившись с обведенным оранжевым карандашом материалом, большой поэт погрузился в состояние полного оцепенения: «Алла ничуть не преувеличивала, прогноз крайне неблагоприятный. К тому же еще и атипичные формы бешенства, которые развиваются на фоне неполноценной вакцинации при хроническом алкоголизме… Черным по белому…»
– И что мне теперь делать? – Вопрос Андрея военврача даже развеселил.
– Богу молиться, – усмехнулся Григорий и, приблизившись, прошептал: – Кончай пороть, Андрюха. Сдохнешь!
– Я здоровый мужик. – Умирать поэту не хотелось. – Просто так не сдохну. Не дождетесь: под себя ходить не стану…
