— Я не из болтливых, — успокоил его Сергей.
— Ну а сам-то как? Жена, дети, работал где?
— Женился. Я, как Урал от белочехов освободили, какое-то время в Екатеринбурге служил, сперва в НКВД, потом ушел. Грязная работа. Служил замначальника военного округа, потом раны начали беспокоить, меня еще в Первую мировую немец ранил, да когда Екатеринбург брали, зацепило, в общем, подал в отставку, в Петроград уехал. Думал, вдруг брата с женой живыми найду, да и вообще, родной город. Не нашел. Голод у них в Петрограде был такой, что, когда я в двадцать втором туда вернулся, думал, на кладбище попал. Пусто! Ты, Иван, в Ленинграде был когда-нибудь?
— Нет, не довелось, только по твоим рассказам помню, да еще сын однажды в учебнике картинки показывал.
— Жаль. Жив будешь, съезди. Красивый город, — с теплотой в голосе заметил Сергей. — Так вот. Мои все умерли, дворник мне рассказал, он чуть не всех жильцов в нашем доме пережил. Кто сбежал от революции, кто от голоду умер, кого расстреляли как враждебный элемент, кто сам повесился или пулю в лоб. А он выжил. Так я рад был знакомое лицо увидеть, чуть не расцеловал.
В общем, остался в Ленинграде. Устроился в Военно-инженерную школу преподавать общевоинскую подготовку. Она в Инженерном замке находилась, между Садовой улицей и речкой Фонтанкой, а я как раз на Садовой жил, комнату снимал. Вот там, на Садовой улице, со своей женой и познакомился. Она этажом ниже жила, славная такая девушка. Родители у нее умерли в двадцатом. Она с бабушкой осталась. В школе словесность преподавала. В двадцать пятом году сын у нас родился, в двадцать восьмом — дочь. Они сейчас в Ленинграде, — мгновенно осипшим голосом сообщил Сергей. — А сын на фронте. Летчик. Перед самой войной в летное поступил, истребитель. Ему только-только семнадцать исполнилось, а он себе год приписал — и на фронт. Мальчишка совсем, желторотик, хоть и рослый, ему бы еще за партой сидеть, а он — на фронт! Так что я, Вань, тоже каждого письма жду и молюсь. А в Ленинграде сейчас знаешь что? Блокада. Голод, бомбежки. И за них молюсь, хоть и коммунист, и даже комиссар. И ты тоже никому не говори, — с горькой усмешкой попросил Сергей.
— А ты как здесь оказался, в сарае? — только что сообразил спросить Иван Федорович.
— Так же, как и ты. Немцы фронт прорвали, а я в это время возле орудия, вместо заряжающего был. Расчет весь полег, только наводчик остался, и тот ранен, а мы с адъютантом как раз от командующего ехали. Смотрим, танки прут на наши позиции, орудие стоит, а стрелять некому, и снарядов ящиков пять осталось. Ну мы и ввязались. А немцы в это время справа прорвались, мы в их тылу едва не оказались. Бросили все, собрали бойцов из соседних расчетов, кто жив был, и на прорыв, к лесу. Там на немцев напоролись, меня в бедро ранило, я им велел уходить, а сам с двумя автоматами прикрывать остался. А когда брали, только и успел, что погоны сорвать да документы выбросить. Ты, Вань, помалкивай, что с замполитом бригады в сарае лежишь, ладно? Таких, как я, они сразу к стенке.
— Да ну? Замполит бригады? Чего ж ты с начальством деру не дал?
— Потому и не дал, что коммунист. А ты давно в нашей части, что-то я тебя раньше и не встречал?
— Два дня как из госпиталя, даже осмотреться толком не успел, — привычно потирая раненую ногу, объяснил Иван Федорович.
— Тогда ясно. Ладно, вот что, выбираться нам отсюда надо. Неохота подыхать за так. Что думаешь?
— Я со всей душой, а как выбираться-то? Сарай вроде крепкий, да и оружия нет.
— Пока и сам не знаю. А только немцы этот хуторок едва занять успели, когда меня взяли, сарай не осматривали, втолкнули и караул поставили. А вдруг тут какой лаз есть? Давай-ка осмотримся.
— В темноте-то как?
— В самый раз, на ощупь. Нам, Ваня, до утра отсюда бежать надо, потом поздно будет. Если завтра не расстреляют, так пытать будут. — Иван Федорович почувствовал, как при этих словах у него нехорошо под ложечкой засосало и почки заныли. С ним такое часто в минуты страха бывало, с тех пор как его в Екатеринбурге зять кумов отделал. — Ты, Вань, не раненый, бежать сможешь?
— Не раненый, а вот бежать, наверное, не очень. Нога у меня, хромаю после госпиталя. Потому и от наших отстал, и к немцам угодил, — пояснил Иван Федорович.
— Ладно, деваться нам с тобой некуда, будешь хромать, как сможешь, лишь бы отсюда выбраться, — решил Сергей.
— А сам-то как?
— Да рана вроде пустяковая, только сперва крови было много. Как-нибудь, — отмахнулся Сергей.
И они принялись ощупывать пол и стены сарая, сено в углах разрывать, и все потихоньку, чтоб караульные не услыхали.
— Серега, кажись, нашел чего-то, — прошептал из темноты Иван Федорович. — Ползи сюда.
Сергей почти бесшумно приполз к нему на голос.
— Ну? — тихо шепнул он, так что Иван Федорович даже вздрогнул о неожиданности.
— Дай руку, покажу, — велел Иван Федорович. — Видишь, дыра. Маловата, правда.
— Наверное, лиса кур таскала, — решил Сергей. — Маленькая, едва рука пролезает, раскопать надо. Ну-ка, попробую, толстые ли стены.
— Ну как?
— Пес знает. Вроде как пальцы уже снаружи были. Давай-ка по очереди копать. Я начну, а ты в соломе поройся, может, палку найдешь или еще что. Земля плотная, голыми руками провозимся.
Найти хоть какое-то подспорье не удалось. Копали руками по очереди. У Ивана Федоровича получалось проворнее, но все же дыра была мала, вылезти сквозь нее было пока невозможно.
— Давай, Вань, лишь бы голова пролезла, — отдыхая в сторонке, уговаривал Сергей. — Лишь бы голова, а уж там как-нибудь. Ты загляни в яму, не светает еще?
— Да что в ней увидишь, в яме этой, земля и грязь, — проворчал, натужно сопя, Иван Федорович. — Тут или смотреть, или копать. Ну-ка, попробую плечи засунуть.
— Ну?.. Иван?
— Ты вроде потощее был, попробуй сам, если протиснешься, и я за тобой, ну а застрянешь, за ноги вытащу, — решил Иван Федорович.
— Потощее — это когда было? — усмехнулся Сергей. — Ну да наплевать, рискну, а если что, и впрямь вытащишь.
Сергей пошуршал на соломе, видимо, оправляясь, и полез в дыру, но, кроме головы, протиснуть ничего не смог, застряли плечи.
Пока Иван его назад вытащить пытался, звякнул замок сарая, распахнулась дверь, серый рассветный луч скользнул по соломе, осветил обоих пленников. Фрицы втолкнули в сарай еще троих красноармейцев, но, вглядевшись в лежащих на соломе Ивана с Сергеем, с руганью ворвались внутрь. Сергея вытащили из подкопа, их обоих избили прикладами, да так крепко, что Иван даже думал, не лучше ли сразу помереть, чем так мучиться.
Но нет. Не помер. Очнулся опять на соломе. Пить хотелось так, что, казалось, гортань сейчас потрескается.
— Пить… Пить… — простонал раньше, чем вспомнил, кто он и где он.
— Нету, — хрипло ответил чей-то знакомый голос.
