Книга На кресах всходних, страница 56. Автор книги Михаил Попов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «На кресах всходних»

Cтраница 56

Про Гапана блуждало много россказней, наверняка были среди них и правдивые. Например, почему бы не быть правдой истории про его растрату в самом конце сорокового года, когда он был директором лесопилки в Ружанах? Теперь это называется так: пострадал от советской власти. Сам об этом не вспоминал, вспоминал о другом: в былинной форме излагал своим подчиненным и тем мужикам, кого удостаивал чести приблизить к себе, повесть своего краткого, но, кажется, бурного участия в истории «Полесской сечи». В первые месяцы войны огромная, может быть в полторы стрелковые дивизии, банда украинцев и белорусов под поощрительным присмотром немецкого командования охотилась на Полесье за остатками красноармейских частей, выбившихся из окружения, за проклюнувшимися кое-где партизанами из числа ушедших на нелегальное положение фигурантов советской власти и отрядов НКВД. Где-то под Мозырем — это название Иван Иванович произносил, закатывая от наслаждения поросячьи свои глазки, — он, по его утверждению, совсем лично, своими директорскими ручками ворочал станину пулемета и полосовал ползущие от перелеска к перелеску серые советские гимнастерки; и как же они дергались, гады! У Гунькевича кончик его утиного носа становился влажным, а у Касперовича начинали гореть прыщи на щеках — так смачно пел Иван Иванович свою эпопею незабываемую.

Иван Иванович любил резко переключиться с былинной волны на бытовую.

— Ну что, проверил? — вдруг дергал он Касперовича, которому было велено разузнать, что там за тени мелькали вдоль леса в Порхневичах. может, Волчунович ходил домой отоспаться, а может, и отбившийся голодный красный боец норовит догнать отступающий фронт?..

Касперович отрицательно покачал полыхающей башкой, он по любому поводу загорался, как сорок девиц, — такие красные бугры были у него на обеих щеках.

Начальник покачал головой. Будучи разговорчивым, он не был дураком и понимал — не все тут еще ему понятно, что за места такие, что за людишки тут проживают, а какие мимо шныряют. Он подробно выспросил обо всех, о ком стоило иметь мнение. Вызвал к себе Егора Строда и велел посматривать за Новосадами.

— Повязку тебе не дам, просто будет к тебе мое особое доверие. Увидишь чего — расскажи.

Сивенков пришел сам, все обсказал о своих делах и об имеющихся завязках с паном Порхневичем.

— Поляк? — живо заинтересовался Иван Иванович.

— Да как сказать, Порхневич он.

— Понятно, — охотно кивнул Гапан, и Сивенков остался в недоумении, что именно было понятно начальнику порядка.

Иван Иванович велел своей кухарке подать чего-нибудь, а это всегда было обильно, пироги не переводились в доме, яичницы многослойные, с грибами и колбасой, и бутылёк, само собой. Сивенков ел скромно.

В первую голову властью был проинспектирован Волчунович и поставлен в разрешенное положение. Гапан съездил к нему демонстративно через Порхневичи, как бы не заметив главного жителя и его дома. Сам придет. Погодим. Старый Волчунович после всего пришел повиниться Витольду: мол, стал поставщиком двора пана Гапана; тот только усмехнулся. А Иван Иванович любил вспоминать об этой удачной «операции».

Выпили стопки по три, Иван Иванович то одним глазом посверлит Сивенкова, то другим. Сказал вдруг:

— Германская власть — это надолго.

Сивенков охотно согласился, кивая всей верхней частью туловища, держа зубами кусок сала на вилке. Прожевал.

— Так что же, обратно аренду возвращать не будут?

Иван Иванович похлопал себя по животу:

— Я разве так сказал?

— Я что, просто мужики волнуются.

— А чего волноваться, братка, придет план реквизиции, распишем лист на каждую веску, на каждый двор.

Сивенков помялся.

— Что ты? Закусывай, не переживай. Знаешь, как говорил мой командир Бульба-Боровец: не журись, контора! Вот я и не журюсь. И ты давай радуйся — времена-то какие.

— Да я что, я при ключах. Склады все и амбар — всё я, сам-то не пашу, и огородик только для себя.

Начальник порядка откусил от склизкого соленого огурца, скривил один глаз:

— Прибедняешься, Савельич.

— Гонориться нечем, — вздохнул «ключник».

— Скоро будет чем. Скоро будет у тебя тут стройка во Дворце твоем.

Глава пятая

Витольду Ромуальдовичу не спалось. Он лежал рядом с настороженно посапывающей Гражиной и бродил мыслью по окрестностям. Начинал издалека, с Василя и Веника, почему-то они виделись ему все время под какой-то бомбежкой, все немецкие самолеты, что прогудели над деревней на восток, теперь гонялись там за его сыновьями. Хотя сыновья были по разные стороны фронта.

Каковы его личные отношения с германской новой властью, он пока не определил. Из того, что стало известно про Гапана, он вывел: ехать к нему не надо. По крайней мере, пока. Такое впечатление, что он может быть и самозванец. Человек очень временного вида. Надо же, позвал под ружье этих лайдачников — Гунькевича и Касперовича. По крайней мере, подождем — не явится ли власть, более похожая на настоящую. Тогда уж заодно и выяснится положение дел. Ни Сивенков, ни Кивляк в открытую пока не бунтуют, но это, скорее всего, лишь до подходящего случая. А он им будет предоставлен, судя по всему.

Гражина заворочалась в своем нудном сне. А что Гражина, она уже давно воспринималась как неодушевленный, хоть и говорливый предмет. Научилась главному — исчезать с глаз долой или, по крайней мере, замолкать, когда брови мужа принимают определенное положение. Возможно, она о чем-то догадывается, но на это плевать, будет молчать.

Янина и Станислава.

Напрасно младшая думала, что она со своими делами пребывает вне внимания отца. Витольд знал про Стрельчика и только удивлялся тому, что столь разные дочки втягивают его в столь похожие комбинации. Станислава уродилась крупной, широколобой, статной девкой-бабой, можно было подумать, что она по прямой происходит от деда Ромуальда — именно с ним она была в фамильном телесном сходстве. Требовательная, крутобедрая жизнь переполняла ее, она хотела своего как можно скорее и, будь она даже страшненькой, не стала бы отсиживаться в стороне и ворчливо помалкивать.

Янина, как ни удивительно, очень походила на мать (если убрать из облика Гражины все индюшачье, то останутся вроде как черты иволги — к красоте Янины очень подходило имя этой птицы). И общая подвижность, и справность — все это было не в мать, косорукую, задумывающуюся посреди самого простого дела. Янина все делала точно, экономно и молча, не расписывая, как мать, свои хозяйственные подвиги.

Витольд Ромуальдович очень хотел бы помириться с дочкой, но — удивительно — не видел никаких путей к тому. Ее ненависть к отцу была маленькая, укромная, твердая, как камешек, и совершенно невидимая со стороны. Большинство домашних о ней не догадывалось. Рисунок повседневного бытия никак не поменялся, все полагавшиеся ей дела бывали переделаны даже тщательнее и ловчее, чем обычно, а если удавалась свободная минутка, Янина исчезала с глаз и где-то в сторонке замирала, никем не замечаемая.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация