Третий по значимости для меня человек – Недруг, так мы его прозвали, офицер Отдела по борьбе с терроризмом. Он живое воплощение врага для меня. Я могу его прощупать, понять его логику, предугадать реакцию, а значит, реакцию ему подобных. Кроме того, я, пользуясь его служебным положением, получаю ценную информацию, которая помогает мне передвигаться по городу, не чувствуя угрозы. А привели его ко мне высокие моральные принципы. После двух лет работы в аппарате государственной безопасности он убедился, что справедливости, которую он ищет, на земле нет. Теперь он служит мне, единственному, кто, по его мнению, вершит правосудие.
Остальные трое не такие весомые персоны, я дал им прозвища – Дурачок, Дурак и Дурачина. Дурачок – это тот, кто постоянно перебивал меня, когда я начал надиктовывать свои записи. Это его я послал в магазин за батарейками. Чтобы их достать, надо пройти пешком несколько километров и пересечь ряд улиц под перекрестным огнем. Дурачок верит, что я – образец идеального гражданина и патриота, которого иракское государство не могло создать ни при короле Фейсале Первом, ни за время американской оккупации. Я собран по частям, во мне есть понемногу от всех народностей Ирака, от всех племен и сословий, поэтому я, смесь невозможного, стал для него иракским гражданином номер один.
Дурак же смотрит на меня как на разрушителя всего и вся, за которым грядет Мессия. Его прихода ждут все конфессии, и я расчищу ему путь, уничтожив заблудших и падших.
Что касается Дурачины, то именно меня он принимает за Спасителя. Он думает, что мы оба творим историю, что история разделится на до меня и после и что его имя будет навеки высечено рядом с моим.
Когда я спросил о нем Софиста, он сказал, что последний из них действительно самый большой дурак, достигший высшей степени безумия, что он чистый лист, на котором может быть записана несусветная чушь, и что он сам не понимает того, что несет.
3
Я выбираюсь только по ночам, через час-два после захода солнца, проползаю под шквальным огнем, который ведется без перерыва с разных сторон, и иду по пустынным улицам, где мне не попадаются даже бездомные кошки и бродячие псы. Когда на минуту затихает рокот канонады, я слышу только свои одинокие шаги. Сейчас у меня есть все, что надо: несколько фальшивых паспортов, не отличишь от настоящих, меня снабдил ими Недруг, точная и, главное, надежная карта передвижений по кварталам, расчерченная для меня Магом. Только благодаря ему я избегаю неожиданного столкновения лоб в лоб с противником, который, к слову, так же сильно остерегается встречи со мной, как и я с ним.
Дураки, от мала до велика, предоставили мне целый чемодан одежды на выбор, чтобы я не особо выделялся среди жителей того или иного квартала, куда собираюсь. Шрамы и швы на лице я тщательно замазываю и маскирую гримом. Обычно мне помогает в этом Софист. В конце проделанной работы он подает мне зеркало полюбоваться собой перед выходом. Но когда иду на дело, меня уже никто не сопровождает.
Скоро моя миссия будет завершена. За пределами Багдада в Абу Грейб скрываются один из членов «аль-Каиды» и венесуэльский наемник, солдат частной армии. Думал, расправлюсь с ними и все будет кончено. Однако события стали развиваться не совсем так, как я ожидал.
В ту ночь я вернулся насквозь прошитым пулями. Преследование было долгим, а схватка жесткой, мне насилу удалось дотянуться до шеи бандита, который поставляет всем вооруженным группировкам без разбору взрывчатку. Настоящий торговец смертью. Я настиг его с подельниками в центре Багдада, недалеко от рынка аш-Шаварджа.
Мои друзья Дураки извлекли из меня почти все пули, а Софист и Маг сумели сшить воедино рассеченные куски моего тела. Только фрагмент плеча был так сильно поврежден, что никак не вставлялся на место. Это мясо с давнишнего трупа совсем разложилось, и его нельзя было приделать обратно.
Когда я проснулся утром следующего дня, то обнаружил, что и некоторые другие мои органы отвалились. Они лежали рядом на земле, и от них шел отвратительный запах гниения. Никого из моих помощников рядом не было. Спасаясь от смрада, они взобрались на крышу здания.
Я перевязался широким платком и отправился на их поиски. Платок быстро пропитался в нескольких местах жидкостью, вытекающей из меня. Отыскав их на крыше, я, не приближаясь, спросил:
– Что происходит?.. Это конец?!
Маг обвел меня печальным взором. Остальные курили и напряженно следили из-за укрытия на крыше за тем, что творилось внизу на соседних улицах.
– Каждый раз, когда ты убиваешь, – обратился ко мне Маг, – жертва считается отомщенной, счет закрывается и орган исчезает, возвращаясь к прежнему владельцу. Похоже, время у тебя ограничено. После расправы с последним обидчиком ты превратишься в ничто.
– Что за бред! – произнес Софист, отбросив сигарету на землю. – Спаситель не может умереть. Ничто не исчезает совсем, ни один пук. Ты просто хочешь нас напугать.
Сказав это, он обернулся к Дурачине, который, по всей видимости, лучше других понимал, что Софист имеет в виду. Тот тут же поднял кулаки вверх и, потрясая ими, прокричал:
– Да! Спаситель не может умереть!
Пока они ссорились, остальные наблюдали за событиями внизу. Похоже, что между двумя группировками средь бела дня завязывалась яростная стычка. Оставаться на крыше даже в укрытии, если не хочешь нарваться на шальную пулю, было рискованно. Но все же любопытство брало верх над осторожностью.
Я расстелил платок и прилег обнаженным, подставившись солнечным лучам. Какая-то бесцветная липкая жидкость стекала капля за каплей из заштопанных ран в тех местах, где нити потрескались. Мне требовалось переложить швы, а также, что стало для меня совсем уж неожиданностью, полностью заменить некоторые органы на новые.
Вдруг послышался шум: автоматные очереди, дикие вопли – бой внизу начался. Я уже зажарился на солнце, поэтому поднялся, опять обернулся в грязный платок и подошел к краю. Противостояние было недолгим. Члены одной из банд побросали оружие и сбежали. Двоих из них схватили. Прикладами их оттеснили к полуразрушенной, испещренной отверстиями от пуль стене. У одного из пленников было серьезное ранение, и он громко стонал. Похоже было, что он умоляет о помощи или просит о пощаде. Второй стоял молча, гордо запрокинув голову, как герой, будто он знал, что сверху за ним наблюдают и о его подвиге будут с воодушевлением рассказывать… Медлить не стали. Поставили их вплотную к стенке, два или три раза прокричали «Аллах акбар!» и открыли огонь. Пленники тут же рухнули наземь. Стрелявшие ловко закинули автоматы на плечи, как крестьяне свои мотыги, и поспешно скрылись.
Я посмотрел на друзей – их лица были перекошены ужасом, у всех, кроме Мага, который о чем-то задумался.
– Жаль!.. А юноши хороши собой были, – сказал он, загадочно взглянув на меня. – Разве они не жертвы?
– Я не знаю, спроси у Софиста.
– Я полагаю, они оба определенно жертвы.
Через три часа у меня не стало большого пальца на правой руке и еще двух на левой. Нос таял на глазах. Плоть расползалась, и по всему телу образовывались дыры. Я почувствовал слабость, и меня стало клонить в сон. Все шестеро моих помощников собрались в зале аварийного дома, куда притащили мебель из соседних квартир, владельцы которых бежали, бросив пожитки. Они были крайне обеспокоены и держали совет, что делать со мной в таком состоянии.
