– А это и не чай, – улыбнулся Сурур, – это травяной сбор, специальная смесь. Я называю ее «Развяжи язык». Те, кто ее отведает, начинают безудержно болтать, не утаивая никаких секретов. Смотри, я тоже его пью. Но мне нужно это принять, чтобы раскрепоститься и задать тебе вопросы, которые я обязан спросить по службе, но просто так не смог бы произнести в силу нашего короткого знакомства.
Махмуд пребывал в недоумении. На что он намекает? Хочет сказать, что мы все-таки друзья? Или нет? Что за сбор? Какие такие секреты? Я сам не знаю! Что же такое он подсыпал мне в чашку?!
2
Полковнику Суруру действительно удалось выведать некоторые секреты. По своим каналам он собрал достаточно информации о Махмуде ас-Савади, в том числе поднял уголовное дело, заведенное на него несколько лет назад в отделении полиции аль-Амары. Жалобу подал влиятельный в провинции человек.
Махмуд был поражен. Вынужденный визит оборачивался для него настоящим допросом, да еще таким неприятным. Однако больше, чем известно о Махмуде остальным, полковник не знал, в особенности ту его тайну, которой он не делился даже с близким другом Хаземом Аббудом.
Речь шла пока только о заявлении на Махмуда в местном отделении полиции. Его обвиняли в том, что он через газету призывал людей к расправе над одним из жителей города. Сурур докопался и до того, что обнаружил эту самую статью Махмуда о природе правосудия в «Сада аль-Ахвар», где он тогда работал. Это все, что было на руках у Сурура, и Махмуду совсем не хотелось посвящать этого щеголя-полковника в остальные детали, поэтому он всеми силами сопротивлялся начинающему действовать на него напитку.
Выложив все, что знал об уголовном деле и о том, что никакого наказания по закону Махмуд в результате не понес, полковник повернулся, чтобы взять со стола лежащий поверх стопки бумаг последний номер журнала «аль-Хакыка». Он продемонстрировал его Махмуду и поджал губы, давая понять – вот главная тема нашего разговора… То была прелюдия, чтобы сбить с тебя спесь и поставить на место… За тобой грешок, и ты, голубчик, будешь отвечать на мои вопросы, а не то…
– Что это за история такая?
– А что не так?
– Кто тебе это рассказал?
– Да тип один, старье перекупает у нас в квартале… Большой выдумщик, оригинал… Главному редактору сюжет понравился, и он поручил написать.
– Выдумщик?! – вскричал полковник и стал нервно перелистывать журнал, засыпая Махмуда вопросами.
Махмуд отвечал уверенно, сохраняя спокойствие. Полковник же не мог открыть «обвиняемому» подробности своего расследования и сообщить, что Безымян, который в его статье фигурирует как Франкенштейн, вовсе не фантазия, а реальный человек, что вот уже несколько месяцев он все свои силы тратит на то, чтобы поймать этого преступника, что его жизнь и карьера зависят от того, наденет ли он на него наручники или упустит этого мифического убийцу. Главная цель полковника – развеять слухи о неуловимости злодея и показать его связанным по рукам и ногам по всем телеканалам, чтобы люди убедились – это человек, как все, бандит, маньяк, который сотворил себе легенду, воспользовавшись невежеством простого народа и посеяв хаос и страх среди населения.
– Этот старьевщик, он в вашем же квартале живет?
– Да, по Седьмой улице… Совсем старый дом, руины практически… Все его дом «иудейской развалиной» называют… Такой покосившийся…
– Хорошо, хорошо, ясно.
Махмуда тотчас пробило на откровенность, как только он смекнул, что основным подозреваемым становится не он и что своей словоохотливостью он вновь расположит к себе полковника Сурура. Чтобы вернуть его доверие, он вытащил из кармана брюк диктофон и протянул собеседнику:
– Вот записи Безымяна.
Полковник вызвал подчиненного и приказал сделать копию. Тот вернулся с диктофоном через десять минут и отдал его в руки полковнику. Сурур сидел, задумавшись, крутил диктофон на желтой ленте в руках и медлил, как будто потерял к Махмуду интерес.
У Махмуда у самого появилось к Суруру множество вопросов, но задавать их здесь был вправе только полковник. Он смутно представлял, насколько полковник заинтересован в поимке Безымяна, еще меньше его беспокоила судьба Хади Барышника, с которым он расстался буквально накануне. Ему не терпелось скорее покинуть этот вылизанный до блеска кабинет, поскольку полковник, даже переключив тему разговора на работу в журнале и ситуацию с безопасностью на улицах, не стал казаться Махмуду дружелюбнее, хотя и старался наладить контакт, который был окончательно потерян полчаса назад.
«Гнилой человек. Нельзя верить ни единому его слову», – думал Махмуд, надеясь, что эта встреча, которая вызвала жуткие колики в его голодном желудке, будет последней, что судьба их больше не сведет.
Сурур резко встал, взял сигару из пепельницы, стряхнул ее и засунул в рот. Обойдя стол, он выдвинул один из ящиков, достал оттуда серебряную зажигалку, поднес ее к сигаре и сделал глубокий вдох, чтобы кончик ярко вспыхнул. Выпустив густые клубы дыма, полковник застыл в нескольких шагах от Махмуда, чтобы тот понял – встреча окончена. Махмуд поднялся и впервые заметил, что полковник намного ниже его ростом и что его глаза с сеткой морщин на веках на самом деле небесно-голубого оттенка, отчего лицо кажется аристократически красивым. Уже у дальней двери полковник, затянувшись сигарой еще раз, сказал:
– Только сейчас понимаю, как был счастлив, когда дымил без перерыва. Стоило бросить – все пошло под откос. Поэтому нет-нет да и сделаю пару затяжек, чтобы привлечь удачу на свою сторону.
Он говорил с Махмудом, как с добрым знакомым, или хотел, по крайней мере, выглядеть таким перед гостем поневоле и «обвиняемым». Возможно, ему стало не безразлично, что расскажет Махмуд об этой встрече другу его детства Али Бахеру ас-Саиди.
Полковник перестал крутить в руках диктофон и вернул его хозяину. Но прежде, чем тот покинул кабинет, добавил:
– Кстати… Я пошутил. Нет такого напитка «Развяжи язык». Просто слабый чай с капельками от сердечного приступа. А то мало ли что… У нас тут бывает – на допросах и удары у некоторых случаются, за сердце хватаются. Для вашего же блага стараемся. Ну и нас чтоб в убийстве задержанного не обвинили.
Оба, будто друзья-приятели, расхохотались. Махмуд вышел и увидел, что те четверо его опять поджидают. Когда ехали обратно, было уже темно. Махмуду сам собой вспоминался их разговор с полковником. На том моменте, когда Сурур назвал его обвиняемым, память давала сбой. Что касается напитка с сердечными каплями – довольно мерзкая шутка, как с яблочным ароматом…
3
Все, что принес тот ужасный день, наполненный переживаниями, так это вновь охватившую его тревожность, связанную с отделением полиции в аль-Амаре и заявлением, которое написал на него один мерзавец, прозванный Дылдой за высокий рост.
Брат Дылды был головорезом, сколотившим небольшую банду. Однако он недолго не давал людям жизни. Вскоре его схватили и посадили в изолятор. Для многих это стало хорошей новостью, в том числе и для Махмуда ас-Савади, поспешившего разместить в газете «Сада аль-Ахвар», в которой он тогда работал, статью, где говорилось о неотвратимости наказания этого негодяя. В статье Махмуд не преминул пуститься в философствование и выдвинул теорию о трех типах общественной справедливости: правосудия закона, правосудия свыше и правосудия улицы. При этом автор утверждал, что одно из них должно неизбежно настигнуть бандита, несмотря на срок давности его деяний.
