Я встаю за час до выхода из дома, и все это время курю и пью крепкий кофе, ни о чем не думая. Моник все еще спит наверху, и, наверное, тоже ни о чем не думает. Хоть что-то общее между нами.
Проходит еще несколько дней. Моник молчит, я ни о чем не спрашиваю. Мы ведем себя так, словно она никуда не исчезала. Хожу на работу с утра, она на пробежку и на пляж с мольбертами. Билл Райт не звонит, чтобы сообщить результаты своего расследования, да и я забываю о нем. Какой смысл сейчас?
Через неделю я возвращаюсь со съемок раньше. Моник готовит ужин в фартуке с котятами. Она выглядит мило и по-домашнему. Пахнет блинами или оладьями. Я заглядываю через ее плечо. Все-таки оладьи.
– Ты рано, – улыбается она. Я беру одну готовую оладью с тарелки и откусываю.
– Вкусно, – хвалю я с довольным видом. – Съемки заканчиваются, осталось три эпизода. Вот, кстати, мы с тобой говорили… – кладу на стол папку с документами. – Почитай и подпиши. Я положил тебе крупную сумму на счет. Сможешь купить квартиру или дом, и еще останется. Это все, что я у меня есть, если честно.
Ее лицо застывает, она смотрит на меня без единой эмоции на лице. Белая маска. Огромные черные глаза, в которых можно утонуть.
– Моник, извини…Ты старалась, но я не могу. Прости, – мягко касаюсь ее плеча. Она не шевелится. – Я знаю, как тебе нравится этот дом, но я строил его для себя, для моей семьи. Понимаешь, еще до тебя. Я не хочу его делить, потому просто возьми деньги.
– Ты думаешь, мне нужны твои деньги? – металлическим голосом спрашивает Моник. Она медленно опускает ресницы, вытирает руки и снимает фартук. – Я уйду завтра. Хорошо?
– Конечно, – отвечаю я, с тревогой наблюдая за ее механическими движениями. Словно заводная кукла.
– Спасибо, – еще одна неживая улыбка.
– Я сейчас уеду ненадолго. С Джошем договорились выпить по стаканчику. А когда вернусь, помогу тебе собрать вещи.
– Я справлюсь. Иди, Марк. Отпразднуй свой развод. Бумаги подпишу. Сейчас прямо.
Моник роется в одном из выдвижных ящиков, находит там ручку и открывает папку, листая документы.
– Ты не читаешь.
– Мне все равно, – ставит подписи на последней странице, захлопывает папку, и поворачивается ко мне, впиваясь пальцами в край стола. – Все, как видишь. Без слез и истерик. Ты счастлив?
– Нет, – качаю головой. – Не ты сделала меня несчастливым.
– Дело не во мне… – ухмыляется Моник. – Я знаю, что говорят в таких случаях. Конечно, не во мне. Мы оба знаем, как ее зовут.
– Моник! – я делаю шаг вперед, но она вытягивает руку, не давая подойти ближе.
– Тебе пора. Я в порядке. Не волнуйся, – Моник вымученно улыбается, обходит меня справа и направляется к лестнице.
Я выдыхаю. На самом деле ожидал худшего. Битой посуды, расцарапанного лица, истерических воплей и оскорблений. Выхожу на улицу и иду по тротуару в неопределенном направлении. Про Джоша я соврал, потому что не хотел оставаться с ней наедине. Моник нужно время, чтобы прийти в себя, успокоиться, и мне тоже. Нелёгкое решение. Но верное. Я и так был чертовски терпеливым, я дал ей огромное количество шансов, которыми она не воспользовалась. Я предлагал Моник обратиться к психологу, снова получил категорический отказ, а мириться с ее загулами и проблемами с алкоголем я не намерен.
Гуляю несколько часов, пытаясь убедить себя в том, что сделал все возможное и невозможное для того, чтобы как-то склеить брак, но именно Моник не хотела меняться. Хотя по большому счету виноваты оба. Разве мог брак, заключённый на пьяную голову, продлиться долго и вылиться во что-то серьёзное? Хватит с меня серьезности. Снова возвращаюсь к одноразовым отношениям. И никаких головных болей, никакого чувства вины и ответственности. Все до банального просто. Голая физиология и удовлетворение потребностей. По-другому, у меня не получается. Потому что единственная женщина, с которой могло бы получиться, выбрала не меня. Хотя она даже не выбирала…. Я сам виноват.
Нет. Не могу. Не сейчас. Когда я думаю о Маше, все внутри покрывается кромкой льда, звенит и грозит треснуть, разлететься на крошечные осколки. И поэтому я не думаю.
Возвращаясь домой в сумерках, замечаю, что ни в одном из окон не горит свет. Неужели уже ушла?
Я захожу в темный холл, и сразу чувствую, что что-то не так. Щелкаю выключателем и вижу, что ее сумочка и туфли на месте. В груди неясная тревога, звенящая тишина давит на барабанные перепонки.
– Моник. Ты спишь? – громко спрашиваю я. И мне кажется, что мой голос зловещим эхом отражается от стен.
Я чувствую, как пульсирует венка на виске, как ладони становятся ледяными, пока я на ватных ногах поднимаюсь по лестнице в ее спальню.
Моник нет в комнате. Шёлковая рубашка аккуратно разложена на постели. На полу стоят тапочки, в ванной шумит вода…. С облегчением выдыхаю, нервно смеясь над своими страхами. Идиот.
– Моник, ты меня с ума сведешь, – говорю я, открывая дверь ванной комнаты.
С губ срывается свистящий хрип, когда я вижу Моник….
Красные ручьи выливаются из переполненной ванной, превращаясь в лужи, которые сливаются в кровавые озера. Ее глаза закрыты, на губах улыбка, и я не сразу понимаю, что она сделала…. Словно уснула. Но у меня нет времени на самообман. Моя жена вскрыла себе вены, пока я гулял по городу и утешал себя оправданиями. Если она мертва, то это я… я ее убил. Неважно, кто держал лезвие. Я хотел, чтобы она ушла из моей жизни, и она решила уйти из обеих… и из своей тоже.
Я набираю 911, вызываю бригаду скорой помощи, и бросаюсь к ванной, выключаю воду и достаю Моник из горячей кровавой жижи. Я весь пропитался ее кровью. Она течет, льется по моему телу, рукам, сводя с ума. Я задыхаюсь от запаха смерти и металла. Я что-то кричу, рычу, пока перетягиваю ее руки, не глядя на зияющие страшные раны. Как она могла, как осмелилась….
Я ищу ее пульс на шее, ничего, но мне кажется, Моник еще дышит, и я пытаюсь разбудить ее, докричаться до нее. Я не позволю тебе сделать меня убийцей. Ты не уйдешь так. Нет.
Я не помню, как оказался в больнице. Но в памяти засели длинные коридоры, по которым я метался, заламывая руки, врезаясь в стены. С того момента, как приехали врачи и занялись Моник, я словно отключился, впал в ступор. Туман и кровь. Повсюду. Я ехал с ней на скорой помощи, насквозь сырой… Я был близок к сумасшествию, как никогда раньше. Я потерял счет времени.
Смутно помню, как появился Джош и его жена. Нашли меня, бьющегося головой о стены белых коридоров. Они увели меня, отвезли к себе, заставили вымыться и дали чистую одежду. Я не хотел никого видеть, не нуждался ни в чьей помощи. Джош дал мне пощечину, а потом заставил выпить виски. После этого я уснул на диване в гостиной.
– Она умерла? – это был первый вопрос, который я задал Джошу Каперски, проснувшись утром. Он сидел в кресле и смотрел на меня. Видимо давно, судя по усталому выражению его лица. В воздухе витал аромат кофе, но я чувствовал и другой запах, который так и не вымылся до конца, пропитав каждую мою пору.
