– А Ева? – продолжая стучать зубами, спросила я.
– Ребенка здесь нет.
Я снова почувствовала, как силы покидают меня… от одной короткой фразы. Которая вынула из меня душу. «Ребенка здесь нет». Я не увижу ее сегодня.
Удушливой волной накатывает апатия и отчаянье.
Сколько можно? Зачем я тогда здесь? Я не хочу его видеть. Ничего не хочу. Отдайте мне моего ребенка. Это все, чего я прошу. Все, что мне по-настоящему нужно.
Но я должна воспользоваться шансом достучаться до бывшего мужа. Я сомневаюсь, что у меня получится, но раз я здесь – глупо не попытаться.
Снова собираю себя по кусочкам, чтобы двигаться дальше.
Я принимаю горячий душ, который не помогает избавиться от озноба, и шерстяное платье, которое я надеваю дрожащими руками, тоже не спасает от холода, пронизывающего меня изнутри. Возможно, это последствия эмоционального стресса или шока, в котором я пребываю с начала заседания суда.
Спускаюсь в гостиную, стараясь не дрожать и не клацать зубами. Автоматически замечаю, что не только в моей спальне ничего не изменилось. Гостиная тоже осталась в нетронутом виде. И только от меня прежней ничего не осталось.
Включен нижний приглушенный свет и поэтому я не сразу замечаю, что Солнцев уже здесь. Хотя, где ему еще быть, если он передал, чтобы я спустилась в гостиную.
Не видела его без малого два месяца, а создавалось впечатление, что сто лет прошло. Сложно узнать в этом бесстрастном, безжалостном и самоуверенном человеке моего мужа, который большую часть нашей жизни все-таки делал меня счастливой, и забыть об этом, вычеркнуть навсегда невозможно. Глядя сейчас в его непроницаемое лицо, я ощущаю, как внутри меня разрастается ледяная пропасть скорби и сожаления. Я любила это лицо с его волевыми чертами, внимательным стальным взглядом и чувственной линией губ. Высокий и сильный, он всегда немножко подавлял меня своим авторитетом и твердым характером. Рядом с ним так легко было быть слабой, не думать ни о чем и плыть по течению.
Моя ошибка. Нельзя расслабляться. Никогда нельзя расслабляться и отдавать свою жизнь в руки другого человека, даже если ты уверена, что он достоин доверия.
Почему мы оказались здесь и сейчас? Любящие супруги вчера и заклятые враги сегодня, которые никак не могут договориться и решить свои проблемы.
Мне никогда не понять, что у него в голове, хотя когда-то я думала, что знаю Солнцева лучше, чем кто-либо. Это не так, никогда не было так. Он показывал мне то, что хотел показать, оставляя слишком много себе. И я делала то же самое. Неосознанно мы строили стену, которая в конце встала между нами непреодолимым барьером. Мы нарушили свои клятвы. Каждый из нас нарушил. Не кто-то один. Виновны всегда оба.
– Где Ева, Дим? – стараясь говорить спокойно и сдержанно, спрашиваю я, но волнение слишком велико. Голос дрожит от напряжения и боли, которая колет меня острыми уколами прямо в грудь. Он упирается спиной в барную стойку, стоя в расслабленной позе, руки в карманах темных брюк, простой свободный синий тонкий свитер облегает широкие плечи, ноги немного расставлены, взгляд нечитаемый, тяжелый. Весь его образ говорит о контроле и владении ситуацией.
И опасности.
Я никогда не смогу забыть, как он хладнокровно выстрелил в человека у меня на глазах. И только жестокий и бесчувственный человек способен разлучить дочь с матерью ради личной мести. Разжалобить его слезами и мольбами не получится.
– Ты сегодня не увидишь Еву, Маш, – говорит Дима ровным уверенным тоном. Его внимательный взгляд отмечает мой нервный озноб. – Тебе надо выпить. Глупо было сидеть под дождем несколько часов подряд.
– Глупо прятать от меня мою дочь! – не удержавшись, яростно бросаю я. Дима какое-то время смотрит мне в глаза пронзительным жестким взглядом, потом поворачивается вполоборота, достает бокал, откупоривает бутылку виски и наливает почти до краев. Потом в два шага подходит ко мне и протягивает бокал. Я не хочу пить, но и ссориться и спорить по этому поводу бессмысленно. Я знаю, что не смогу ничего решить истерикой и требованиями. Я беру бокал, подношу к губам, делают маленький глоток, чтобы хоть немного согреться, отвлечься, расслабиться.
Он молчит и смотрит на меня. Невозможно предугадать ход его мыслей и следующих действий.
– Я подам апелляцию, Дим, ты же понимаешь? – Сжимая пальцами хрупкое стекло, с вызовом говорю я, вздергивая подбородок. Я собираюсь достучаться до его здравого смысла, которым он всегда так бравировал и гордился. Не думаю, что получится, потому что, когда дело касается нас, ни один его шаг невозможно объяснить. – И буду подавать бесконечное количество раз. Я никогда не сдамся.
Вкладываю в свой взгляд всю силу уверенности и гнева, которые наполняют меня в эту минуту. Переполняют и взрывают меня изнутри, ослепляя неконтролируемой яростью. Солнцев спокойно взирает на меня, небрежно пожимает плечами, делая несколько шагов в сторону открытого окна, и закрывает его. Я вздрагиваю, ощущая нехватку кислорода. Конечно, это работа подсознания…. Я чувствую себя мышкой, попавшей в клетку. Глупой наивной дурочкой, которая совершенно запуталась в происходящем.
– Я тоже не сдамся, Маш, – произносит Солнцев, вставая спиной к окну и опираясь ладонями на подоконник. – И я не проиграю, – твердо сообщает он. – Ты не глупая, сама понимаешь, что у тебя нет шансов.
– Ты не сможешь купить все суды. Не хватит ни денег, ни терпения, – жалко возражаю я. Мой голос противно и надтреснуто пищит.
– Думаешь? – скептически вздернув бровь, спрашивает Дима. – А мне кажется, что ты плохо оцениваешь ситуацию. Я могу предложить тебе вариант, – он выдерживает драматическую паузу, в течение которой меня поочередно бросает то в жар, то в холод. Я боюсь надеяться. Точнее я уже ни на что не надеюсь, только успев взглянуть в его пустые глаза, в которых не осталось ничего…. Холод и равнодушие. Месть, которую подают холодной. Это блюдо, которое он приготовил для меня, приправив своим презрением. – Вариант мне не очень нравится, – продолжает Солнцев. – Но в интересах Евы я готов пойти на уступки. Я не буду настаивать на лишении тебя родительских прав и ограничении встреч с ребёнком, но лишь в том случае, если ты сейчас составишь со мной соглашение о том, что согласна с тем, чтобы Евы жила со мной до достижения ею возраста, когда она сможет самостоятельно распоряжаться собственной жизнью. Тебе будет разрешено видеть ее два раза в неделю, и десять дней в году она может проживать на твоей территории в пределах Российской Федерации. Разрешения на вывоз за границу я никогда не дам, и этот пункт не обсуждается. Я готов составить соглашение прямо сейчас, это не займет много времени. Подумай, Маш.
– О чем, Солнцев? – едва удерживаясь от желания выплеснуть содержимое бокала ему в лицо, яростно спрашиваю я. Живот скручивает от боли и разочарование рвет душу. – О чем думать? Ты серьезно решил, что я могу согласиться?
– А у тебя есть выбор? – ледяным тоном спрашивает Дима. – Не согласишься сейчас, я лишу тебя прав на ребенка, – бесстрастно констатирует он.
