– Я передумал. Никакого соглашения. Пошла вон отсюда, – как хлыстом ударяет меня его безжалостный непримиримый тон, который не оставляет ни малейшей надежды на то, что он передумает.
Солнцев резко отпускает меня, отшвыривая меня в сторону. Он никогда раньше не говорил и не обращался со мной так грубо.
– Дима, дело не в наших обидах. Еве нужна мать, – потирая места, где больно впивались его пальцы, снова пытаюсь воззвать к здравому смыслу этого сумасшедшего.
Солнцев не смотрит на меня, ничего не отвечает. Его мрачная фигура вызывает во мне огромное количество противоречивых мыслей, ощущений и страхов. Я смотрю на рассыпавшиеся по полу фотографии, и он тоже.
Три месяца назад в этой гостиной Дима с таким же хладнокровным выражением в глазах, как сейчас, стрелял в человека, перепугав меня до смерти. Но сейчас, когда я лишилась всего, что по-настоящему было мне дорого, я больше не боюсь. Что бы ни случилось дальше, хуже уже просто быть не может.
Но я так часто ошибалась, прибегая к подобной мысли. Каждый раз, когда казалось, что это край, становилось хуже, еще хуже…. Я больше не могу, но должна бороться.
– Скажи… чего ты хочешь, Дим? – спрашиваю я безжизненным уставшим голосом, поднимая на него взгляд. На напряженных скулах играют желваки, мышцы и плечи напряжены, и все в нем кричит об опасности. – Что я должна сделать, чтобы ты успокоился и позволил мне воспитывать Еву? Быть с ней рядом, смотреть, как она растет. Мне на колени встать? Умолять тебя? Что?
– Ничего, – Солнцев отрицательно качает головой, снова опуская взгляд на фотографии под своими ногами. Выражение его лица бесстрастно, только линия скул напряжена до предела. – Ты уже наворотила дел сполна.
И что-то такое проскальзывает в его последней фразе…. Боль, горечь, разочарование, бессильная ярость, сожаление. Я смотрю, как темные волосы падают на высокий лоб, как раздуваются от сдерживаемого гнева его ноздри и сжимаются губы. Он не такой бесчувственный и сдержанный, каким хочет показаться.
Все, что мы сейчас говорили – было отражением нашей злости. Я должна попробовать сказать ему правду.
– Мне стоит объяснить, почему я уехала. Даже, если ты не хочешь слушать. Я все равно скажу…. После того, что здесь случилось. Когда Рамзанов погиб на моих глазах, я больше не могла с тобой жить. Ты можешь говорить, что угодно, но я знаю, почему ты стрелял на самом деле.
– Почему же, Маш? – холодно спрашивает он, поднимая на меня проницательный взгляд.
– Ты не хотел, чтобы информация о романе с его женой разрушила твою карьеру.
В его глазах мелькнуло потрясенное растерянное выражение, которое он тут же скрывает за ледяным ранводушием. Нахмурившись, Дима шагнул в мою сторону, и я шарахнулась в сторону. Некоторые инстинкты появляются очень быстро.
– Ты серьезно так думаешь? Что я убил человека не потому, что защищал свою семью, а, чтобы скрыть интрижку с Эвой?
– Полиция прибыла через пару минут. Ты знал, что они приедут. Рамзанов больше мне не угрожал, когда ты выстрелил. Он бы ушел и на этом все закончилось. Но ты выстрелил.
– Ты идиотка, Маш. Дура, каких мало, – он качает головой с пугающей настойчивостью наступая на меня.
– Ты убил его. Ты забрал его телефон, чтобы скрыть сделанную им запись. Ты заставил меня лгать. Но хуже всего, что ты продолжал спать с ней после того, как мы помирились. И все началось именно с этого. Если бы ты не завел роман с этой дрянью, никто бы не стал угрожать твоей семье. Я могу адресовать тебе твой же вопрос: чего тебе не хватало, Дим? Разнообразия захотелось?
– Мне не хватало тебя, Маш. – произносит он четким, переворачивающим мою душу наизнанку, голосом. – Я никогда не нарушал свои принципы, пока ты не появилась, пока не выжала меня, как лимон своими маленькими ручками.
– Конечно, так удобно во всем обвинить меня, – с негодованием восклицаю я. Мы стоим на расстоянии вытянутой руки друг от друга, в любой момент готовые нанести новый ядовитый удар. Как? Как мы докатились до этого? – Я так много слышала о том, какой страшный грех совершила, поддавшись один-единственный раз ностальгическому настрою. Всего один поцелуй. Ужасное преступление, за которое ты наказывал меня полгода, убивая своим презрением и изменами. И даже сейчас продолжаешь обвинять меня, хотя это ты разрушил все, что мы пытались спасти.
– Несколько лет переписки, ложь и свидания тайком, – перечисляет Солнцев. – Если бы это было, как ты выразилась, ностальгическим настроем, то ты не побежала бы к нему, воспользовавшись моментом. Тебе просто нужен был повод.
– Ты слышишь, какой бред несёшь сейчас?
– Это ты бредишь! Ты живешь с этим уродом и еще смеешь обвинять меня в чем-то. Ты даже не попыталась послушать то, что я говорил тебе.
– Ты лгал, Солнцев. Черт, это твоя работа – виртуозно лгать. Я видела своими глазами, что произошло, и я не такая дура, чтобы не сложить два плюс два.
– Твоего невероятного ума хватило только на то, чтобы прыгнуть в постель к парню, которого ты любила с детства. Так будь счастлива. Роди ему новых детей, оставь меня и мою дочь в покое.
Я замахиваюсь, собираясь ударить его, но его реакция оказывается быстрее, он успевает перехватить мою руку, больно выворачивая за спину с яростью глядя мне в глаза. Слезы обиды и боли обжигают глаза, я толкаю его свободной рукой, и когда он отпускает меня, шатаюсь, теряя равновесие. С трудом, но я удерживаюсь на ногах.
– Ты никогда меня не любил. Никогда…, – захлебываясь слезами, бросаю я ему в лицо. – Иначе не поступил бы так со мной. Иначе не было бы никакого брачного контракта, всех этих пунктов мелким шрифтом, которые ты использовал, чтобы лишить меня всего за жалкий месяц и превратить мою жизнь в ад. Если любят, то не продумывают до мелочей, как будут избавляться от объекта своей любви, если он вдруг наскучит или станет неугоден. Если ты собираешься и дальше прятать от меня Еву, то лучше убей сейчас, потому что я не смогу, не хочу жить. Это жестоко, Дима, и бесчестно. То, как ты поступаешь…. Это за гранью. Я не заслужила подобного. У тебя был миллион возможностей поговорить со мной, но ты предпочёл бить издалека. Методично и безжалостно. Так, как привык. Твоя долбанная профессия всегда была превыше всего, ты просто бездушная машина, Солнцев. И я больше не боюсь. Купи всех, натрави на меня хоть миллион своих лжесвидетелей и продажных адвокатов, я буду бороться за Еву до конца. Как ты можешь? Зная, как много она для меня значит…. Как тяжело она нам далась. Неужели ты все забыл? – мой голос срывается, снова становится душно, и резкая боль пронзает грудь. В глазах темнеет, и свинцовая тяжесть распространяется по телу. Сквозь пелену с мерцающими всполохами я вижу, как на побледневшем лице Солнцева появляется испуганное выражение. Он бросается ко мне, едва успевая удержать, потому что я внезапно перестаю чувствовать собственное тело. От боли немею, сжимаюсь, но даже кричать не могу.
Он держит меня, зарываясь пальцами в волосы, прижимая к своей груди – это я чувствую, как жаль, что не слышу, что он говорит, рев крови в ушах заглушает все остальные звуки и даже мое собственное рваное дыхание, которое постепенно затухает. Я закрываю глаза, ощущая тепло его тела и сильные руки, и это странно, потому что всего остального для меня больше не существует. Фантомные ощущения. Внезапно и боль, и страх, и сомнения отпускают меня, я слышу, как откуда-то издалека в мое сознание врываются слова и звуки, которые сливаются в один гудящий фоновый шум. Я выныриваю из тьмы всего на долю секунды, потому что нуждаюсь в этом. Я должна знать.
