Было принято решение срочно разработать новый план, но пока его подробности обсуждались, мне позвонила Маша.
Я не собирался убивать Рамзанова.
Нет. Не так.
Я не собирался убивать Рамзанова, когда ехал домой под прикрытием группы спецназа. Мне нужно было получить от него пусть не признание, но что-то, за что следствие могло бы задержать его под арестом более трех суток.
Но когда я увидел его, прикасающегося своими грязными лапами к моей жене, и вспомнил лица тех детей, которых методично били и унижали, чтобы сделать из них идеальную машину для убийств, у Рамзанова не осталось шанса выйти живым из моего дома.
Решение пришло сразу, как только я увидел его. Такие ублюдки всегда выходят сухими из воды. Что бы мы ни делали, найдутся в верхних эшелонах власти те, кто поможет избежать ему наказания за баснословную плату.
Никогда не чувствовал в себе желания творить свой собственный суд, но мы все когда-то делаем выбор – остаться ли в стороне или рискнуть всем. Я свой сделал.
Мне нужно было, чтобы он отошел от Маши. Я боялся задеть ее.
Я знал, что у меня мало времени. Я понимал, что ставлю под угрозу всю операцию, но на тот момент не мог поступить иначе. Я заставил Машу солгать, что Рамзанов угрожал ей. Я не боялся тюрьмы и наказания.
Я боялся того, что свита Рамзанова сможет сделать с Машей и Евой, если меня не будет рядом.
Нас обеспечили охраной, но я нанял дополнительных людей за свои личные средства. Пока шло расследование, которое не афишировалось в СМИ, и даже в высших структурах о нем говорили шепотом, так как слишком много влиятельных людей слетели со своих кресел, я позволил Маше жить у матери, где охранять ее и дочь было легче, чем в Москве. Эвелина выехала из страны, как только ей позволили это сделать. Она звонила мне перед отъездом, чтобы попрощаться, я искренне пожелал ей удачи, но уже через пару недель пришло известие, что Эва умерла, приняв слишком большую дозу наркотиков. Сначала я не поверил в случайность такой смерти. Я читал отчет. Все выглядело правдоподобно. Она и раньше могла позволить себе немного покайфовать, а после пережитого стресса впала в депрессию, и снимала ее не самым правильным способом. Мне было искренне жаль, что жизнь красивой, неглупой, но слишком алчной женщины закончилась таким образом. Несмотря на то, что наша короткая и стремительная интрижка закончилась очень быстро, не оставив глубокого следа в душе, я запомнил ее, как человека импульсивного, амбициозного, и слишком уверенного в своей неотразимости, что в итоге ее и погубило.
Разумеется, все произошедшее не могло не повлиять на меня и на Машу, которая пережила огромный стресс. Никто не предполагал, что Рамзанов пойдет таким путем, но случившегося было уже не отменить. Маша пережила огромный шок. Она не хотела слушать никаких объяснений, и я решил дать ей время прийти в себя. Каждый раз, когда я навещал их с Евой, надеялся, что смогу убедить жену выслушать меня. Конечно, я не мог ей сказать всей правды, так как операция, в которой мы с Эвелиной участвовали, была защищена грифом строгой секретности. Сложнее всего оказалось объяснить видео, которое снял Рамзанов в моем офисе. Все выглядело правдоподобно, хотя запись и составляла не больше тридцати секунд. Мы с Линой не были голыми или что-то в этом роде, но все равно сыграно было на славу, и если бы я знал, что это увидит Маша, то старался бы хуже.
Когда через месяц она по-прежнему устраивала мне истерики, а спустя еще неделю вовсе заявила, что собирается подать на развод. Я не воспринял ее слова всерьез. Меня вызвали по важному делу в Санкт-Петербург, и я уехал, решив, что разберусь с нашими семейными проблемами позже.
Однако я не мог и предположить, насколько Маша не шутила.
Уже через несколько часов после моего ухода, мне на телефон пришло сообщение, что она купила авиабилет в Лос-Анджелес. Я в этот момент ехал из аэропорта в гостиницу, и … просто не поверил своим глазам.
Я несколько раз набрал ее номер, но она скидывала звонок. А потом, вообще, отключила.
Я мог рвануть за ней, мог бросить все и вылететь обратно в Москву, успеть до того, как начнется посадка на ее рейс. Но что бы это дало мне?
Как бы это спасло нас?
Маша не шутила, когда сказала, что хочет развода и ее поездка к ее первому любовнику тоже не похожа на шутку.
Меня заполонила слепая ярость и боль. Я бросил все дела, вернулся в Москву и делал то, чего никогда не делал. Я напился и поехал к Полине. Нет, не мстить и не утешаться. Мне просто нужен был друг. Я вдруг особенно остро осознал, что абсолютно одинок в этом мире, что кроме моей жены и Евы, у меня нет никого… никого, кто хоть немного дорожил бы мной, а теперь у меня не было и жены. И когда через пару суток мне пришел конверт с фотографиями Маши и Марка Красавина, трахающихся на кухонном столе в его доме в Лос-Анжелесе, мне пришлось пережить невообразимый спектр ощущений, которые сложно описать словами. Я начал действовать сразу. И то, что со стороны могло смотреться как месть, на самом деле было самозащитой, я спасал себя от полного одиночества. Если Маша решит остаться в Америке со своей великой любовью, то рано или поздно она заберет Еву, а этого я допустить не мог.
Если она сделала свой выбор, то я тоже свой сделал.
Я слишком много терял, раз за разом отдавая смерти своих близких.
А теперь мне предстояло сразиться с чудовищем похуже.
С любовью, которая разбив мое сердце, превратила меня в безжалостного адвоката, который действовал по налаженной схеме, собираясь лишить предавшую меня женщину самого дорого для нас обоих человека.
Но я был слишком ослеплён ревностью, гневом, болью, чтобы до конца осознавать, что перехожу все границы и нормы, играя грязно и бесчестно. И они все были с Машей, Красавин и вся их огромная семья, огромная толпа родственников, которая делала все, чтобы защитить ее… а нас двое. Только я и Ева, которая каждую ночь просыпалась в слезах и звала маму.
Это было невыносимо. Если я отдам ее, то что останется мне? Кто будет любить меня?
Глава 33
«– Лёгкого пути? Нет легкого пути! Любой мой выбор причинит кому-то боль.»
Николас Спаркс. Дневник памяти.
Настоящее время.
Марк
Дождь лил, как из ведра, пока я сломя голову несся на стареньком «Фольксвагене» матери к дому адвоката. Стелла сидела рядом. Бледная, как мел. Она сжимала руки на коленях и говорила, что у нее плохое предчувствие, что оно ее никогда не обманывает и, что Солнцев ей с первого взгляда не понравился. А я ругал себя за то, что не поехал сразу к нему после того, как Машин телефон перестал отвечать. Теперь, когда мы почти на месте, мне казалось таким логичным и понятным, что именно отсюда нужно было начинать поиски Маши. Я потерял время, обрывая телефон наших братьев и сестер и строя предположения.
– Дождевые капли – это слезы ангелов, которые они льют с небес, чтобы смыть наши грехи, – неожиданно и одухотворённо произнесла Стелла после минутного затишья. Я бросил на нее короткий взгляд. Она вымученно улыбнулась, – Это не я сказала. Дэн Браун. Я вдруг так четко вспомнила эту фразу, Марк.
