Воспоминания об отчем доме делают наливают свинцом мои мышцы, я снова ощущаю кандалы и тяжелые цепи, сковывающие движения.
Я сажусь на песок, насмехаясь в лицо своим страхам и разыгравшемуся воображению, провожу ладонью по лицу, закусывая губу почти до крови.
Я вспоминаю первое лето, когда вернулся в Тверь на каникулы. Я ездил с друзьями на Урал, а потом сразу домой. Встречать меня приехал отец, но первой из толпы в зале ожидания железнодорожного вокзала ко мне вылетела Маша. Она буквально запрыгнула на меня с разбегу. Ее волосы заслонили весь обзор, хлестанув по щекам и прилипли к моим губам, а она душила меня в объятиях. Папа сдержанно улыбался, пожимая мне руку. После вежливого замечания отца, Маша все-таки слезла с меня и просто висела на моей руке, обхватив ее двумя своими.
Маше было пятнадцать, и эмоционально она все еще была ребенком, но не внешне. Изменения бросились в глаза сразу, когда она перестала липнуть ко мне и, обходя машину, открыла дверцу. Во-первых, рост. Она стала гораздо выше, и ее стройные ноги – длиннее. Когда она шла, ей вслед оборачивались даже взрослые мужчины. Не знаю, о чем думали родители, разрешая ей надевать короткие юбки и обтягивающие футболки. Только слепой мог не заметить, что у нее появилась талия, округлая попка и грудь. Длинные светлые волосы струились по хрупким плечам, придавая ей совершенно фантастический вид. Русалка, фея, нимфа. В ней было мало земного. Из другого мира, подкинутая принцесса…. Я помню, как обернувшись, Маша поймала мой пристальный взгляд, скользящий по ее изменившейся фигуре, вспыхнув от смущения. Это был невероятно чувственный момент, когда мы словно впервые увидели друг друга по-настоящему. После она уже так часто ко мне не прикасалась. Мы потеряли друг друга, нашу дружбу, собственный мир комфорта и беспечности. Ощущение близости и трепета. Все исчезло. Изменилось, и не потому что я стал мужчиной, хотя в физическом и сексуальном плане я стал им еще в шестнадцать лет. Я не мог назвать причину. Сейчас мне понятно, но не тогда. Тот комфорт и душевное тепло, которое я испытывал раньше в ее присутствии, этим летом внезапно испарилось. Я не мог выносить рядом с Машей и получаса, не задевая ее, не раздражаясь. Я злился на себя, но не мог остановиться. И к концу лета от ее первоначальной радости, которая светилась в синих глазах, когда она запрыгнула на меня при первой встрече, ничего не осталось. Маша не понимала, за что и почему, и я слышал, как она плачет, убегая после очередной болезненной шутки или колкости в ее адрес. Я испытывал боль и чувство удовлетворения одновременно. Это был своего рода азарт, жестокий эксперимент – сколько она сможет продержаться?
Все лето мы ругались или просто игнорировали друг друга. И ни разу не пытались нормально поговорить. Я успокоился, когда до отъезда в университет осталось несколько дней. Просто что-то перещелкнуло в голове, и я понял, что в следующий раз смогу увидеть Машу в лучшем случае только в новогодние каникулы. В восемнадцать лет время тянется долго, очень долго. И полгода до зимних праздников мне казались вечностью. Она к тому времени могла возненавидеть меня так же сильно, как до этого любила. Я помню, как сам вызвался забрать ее из балетной школы. В Москве я сдал на права, и отец отдал мне ключи от семейной легковушки на свой страх и риск. Никогда не забуду выражение ее лица, когда она вышла с подружками и застыла, как вкопанная, увидев меня. Мне даже показалось, что она вот-вот сбежит….
Конечно, она подошла. Взяла себя в руки, попрощалась с подружками и села в машину. Мы ехали молча, она смотрела в окно, и ее светлые волосы прятали от меня выражение ее лица.
– Я хочу заключить мир, и попросить прощения, – произнес я, когда до дома оставалась сотня метров. Она повернула голову, глядя на меня океанами своих глаз. Ни упрека, ни злости, ни праведного возмущения.
– Хорошо. Забыли, – робко кивнула она. В ее неуверенной улыбке мелькнуло облегчение.
Оставшуюся неделю мы провели, как самые лучшие друзья, не расставаясь ни на минуту. Она даже занятия прогуливала. Мы вместе болтались по городу, мечтая о том, какими великими, счастливыми и богатыми станем завтра…. И когда наши пальцы, как бы невзначай переплетались, я слышал, как она задерживает дыхание, да и сам почти не дышал. Я определенно понимал, что чувствую, но Маше было всего пятнадцать, и я знал, что вечерами, когда все расходились по комнатам, она доставала из коробки под кроватью своих кукол и играла….
Так вышло, что в зимние каникулы я не приехал. Друзья опять соблазнили меня поездкой на Урал, где мы с парнями десять дней покоряли снежные вершины. Счастливое время. Маша страшно обиделась, потому что я даже не звонил ей. Точнее, звонил, но крайне редко. Чаще она сама набирала меня, и я даже не всегда брал трубку, и потом не перезванивал. К тому моменту в моей жизни было много краткосрочных романов, и я постоянно был кем-то увлечен, а воспоминания о красивой маленькой Маше померкли, стерлись, растворились, их – заменили новые яркие впечатления, знакомства, мимолетные отношения.
А потом настало то самое лето….
Глава 9
Мария
Я просыпаюсь за пару часов до рассвета, хотя дала себе задачу, не засыпать, вообще. Не выдержала, вырубилась. Солнцев с его экспериментами и невероятной выдержкой меня просто вымотал. Стоит ли говорить, как сильно я не привыкла к подобному накалу страстей. Частично все происходящее с нами меня до чертиков пугает. Нет, он не сделал мне ничего плохого, напротив, я голос сорвала. И не от криков о помощи…. Наверное, мне страшно от того, что я не хочу, чтобы наш безумный сон, жаркий, страстный, внезапный сон заканчивался. Но я не хочу быть навязчивой, не хочу заглядывать в глаза, ждать звонка, радостно вилять хвостиком, если он снова решит позабавиться с молоденькой девушкой без комплексов. Он же такой меня видит.
Не хотела засыпать, потому что собиралась свалить пораньше, как только Дима уснет, а он все не засыпал. Уйти по-английски, не прощаясь, как в кино. Я даже представила себя в роли этакой роковой красавицы, которая использует мужчин, а потом бросает их. Глупая, конечно, глупая. Во мне, как и в любой девушке моего возраста живет маленькая мечтательница, стремящаяся поставить мир мужчин на колени, но он… этот мир как-то совсем не спешит становиться.
Наверное, я недостаточно хороша.
Натягиваю пресловутые носки, один с дыркой на большом пальце, джинсы на голую задницу, потому что трусы не нашла. Точно помню, что снимала их в ванной, когда переодевалась в рубашку Димы. И еще точно помню, что уходить я собиралась не раз, находила свое белье, надевала, потом снова снимала… не сама.
Лифчик нашла в прихожей на ручке двери, а рубашку на полу. В общагу пустят только в семь утра. Придется в таком мятом виде сидеть на крыльце. Кошмар.
С тяжелыми мыслями о предстоящем холодном утре на свежем воздухе, я крадусь к входной двери с кроссовками под мышкой. Не очень-то похожа на роковую похитительницу сердец.
Растерянно смотрю на новомодный замок, совершенно не представляя, как он открывается. Осторожно, едва дыша, опускаю обувь на пол, тихонечко надевая. Потом начинаю крутить по очереди различные рычажки и штучки, которые могли бы помочь выбраться из этого дворца моего спящего принца. И когда, наконец, раздается характерный механический щелчок, я, радостно улыбаясь, сжимаю дверную ручку, опуская ее….
