– Боитесь? – усмехнулся. Добавил жутковатым голосом: – Тейн Мейер где-то рядом. Всегда.
У него ещё были силы шутить. Я повернулась к Хилберту, откладывая полотенце в сторону.
– Мне показалось, он наблюдал за Паулине постоянно. Это пугает, честно говоря.
– Неудивительно, – пожал плечами Хилберт. – Только вот теперь ему не удастся уйти от ответов. Мы обязательно найдём его следы. А может, он появится сам. Снова. Ведь аард влюблён в вас?
Он помалу оттеснял меня к стене, вдоль которой поднимался разогретый печью воздух. А я пятилась, пытаясь собрать разбегающиеся мысли воедино. Со стороны, наверное, это выглядело странно: как побег в замедленной съёмке.
– Не в меня. В Паулине. – Я прочистила горло, почувствовав, что в нём встаёт липкий комок.
Хилберт наступал на меня, но бежать, к своему стыду, не очень-то хотелось. Только было слегка тревожно от осознания всего этого. Что мы вдвоём в этой мельнице посреди огромного заболоченного луга. Дорога далеко. Да и любое поселение, видно, тоже. Не знала, чего было больше в душе от мысли об этом: опасения или азарта.
– Он целовал вас? Или было что-то ещё? – Голос мужа становился всё ниже.
– Целовал, – призналась я. Сейчас мне нужно быть максимально честной перед ним. Это у Паулине были тайны ото всех. Но они не мои. И приносили пока только неприятности. – Но больше ничего не было. Только я боюсь… Что он продолжит преследовать меня, Хилберт.
– Вам надо было рассказать мне о его посягательствах раньше.
– Я мало что понимала в происходящем.
В спину упёрлась тёплая побеленная чем-то стена. Я вздрогнула, когда Хилберт оказался совсем близко. Окинул меня взглядом всю: от встрёпанной, едва высохшей после дождя макушки до края подола, едва прикрывающего щиколотки.
– Я всё же постараюсь, чтобы мне больше не пришлось гоняться за вами непонятно по каким оврагам и зарослям, – слегка осипшим голосом проговорил йонкер. – Выискивать вас и ловить. Это весьма утомительное занятие.
Его глаза становились всё темнее, ноздри трепетали, и казалось, что даже воздух из них вырывается горячий. Он разгорался, как жаровня. И необъяснимым образом этот пыл передавался мне. Прошла последняя зябь, что ещё время от времени гуляла по телу. Только ощущались ещё прохладой капли воды на шее и висках, которые я не стёрла после умывания.
– Ещё скажите, что вас это не будоражит…
Неизвестно зачем и на что я хотела его спровоцировать. Но его лицо, чуть разгневанное – не иначе от лёгкой ревности, – но вместе с тем одухотворённое, вызывало во мне немедленное желание кидаться двусмысленностями. И ждать на них ответ: с необъяснимым трепетом.
– Будоражит, – неожиданно согласился Хилберт. – Ведь каждый мужчина в каком-то смысле охотник. Даже Тейн Мейер, как выяснилось. Но он хочет забрать у меня слишком много. В этом его ошибка.
Он поднял руку и осторожно повёл кончиком пальца вдоль царапины на моей щеке, но не касаясь её.
– А за чем охотитесь вы, мениэр? – Голос против воли скатился на низкие, вибрирующие интонации.
Хилберт медленно выдохнул, качнулся вперёд и вжался в мои губы своими с такой силой, что я невольно откинула голову. Задохнулась, как язык его ворвался в рот, ударяя по моему, касаясь нёба. А я вцепилась в рубашку на его груди, пытаясь то ли оттолкнуть, то ли прижать к себе сильнее – не определилась. Требовательно тяжёлая ладонь прошлась по моему бедру от колена вверх, задирая невесомый подол.
Я вскрикнула глухо, ловя его запястье, пытаясь остановить. Но это, кажется, не стало для Хилберта аргументом.
– Пустите, – выдохнула, как он позволил мне чуть перевести дыхание.
И сама удивилась тому, как неубедительно прозвучал мой хриплый голос. Я не хотела, чтобы он отпускал. Я хотела его жара и близости. Сквозь усталость и пережитый страх, так хотела его уверенности в том, что с нами сейчас творится – правильно. Необходимо. И я не должна от этого бежать. В груди словно горячий вихрь метался, собирался огненным сгустком, опускаясь, проникая меж рёбер, оседая внизу живота тугим, почти болезненным предвкушением. Но чёрт побери, я ведь не могу… Не могу?
– А я не держу, – хмыкнул Хилберт, часто дыша.
И правда ведь – не держит. Какой стыд, Поля.
Но в следующий миг он исправил это упущение: обхватил за талию и вжал в своё твёрдое, как дубовая доска, тело. Его мышцы словно вибрировали мелко от напряжения в попытке сдержать ещё более сильные порывы, которые бросали его ко мне.
– Что вы делаете? – Я слабо попыталась оттолкнуть его. Содрать его руку с талии.
Глупый вопрос. Бестолковый – он не даст мне времени на раздумья.
– Я собираюсь заняться любовью со своей женой, – откровенно шепнул мне на ухо Хилберт.
– Но я не ваша жена. – Я чуть прогнула спину, когда его ладонь прошлась по ней вверх.
– Как не моя? – Йонкер неспешно провёл по моей шее губами, собирая с неё последние капли. – Очень даже моя.
Коснулся снова, заставляя прикрыть глаза. В общем-то справедливо… На мою беду.
– Вы же поняли, о чём я… – Чем дальше, тем больше мои протесты напоминали стоны.
Хилберт ударил меня носком сапога по ступне, заставляя развести ноги шире. Одним рывком вскинув подол, сунул ладонь между бёдер, впиваясь взглядом в моё лицо. Наверное, чтобы видеть смятение и как разгорается румянец на щеках – и это уже доставляло ему удовольствие. Я выдохнула резко, когда пальцы его твёрдо прошлись вглубь, чуть поглаживая, надавливая, но вовсе не терзая.
– Хилб…
Он не дал мне договорить, закрыв рот поцелуем, столь же яростным, как предыдущий. Меня обдало запахом тёплого дождя и его кожи – и я вдохнула его жадно, почти захлёбываясь, желая потонуть в нём с головой.
Я держала ещё его руку за запястье, но, кажется, уже не отталкивала, а направляла. Это было какое-то дикое наваждение. Будто я забыла обо всём, что ждало меня дома, и окуналась без оглядки в опасный омут. И вот уже я покачиваю бёдрами, жадно принимая его пальцы, целуя, как пьяная выпускница – одноклассника, с которым, может, больше не встречусь никогда, а потому – всё равно, что подумают другие. Что подумает он.
Другой рукой Хилберт легко справился с завязкой сорочки и дёрнул вниз ворот, оголяя грудь. Неспешно огладил, почти невесомо, разглядывая, любуясь, словно диковинным цветком. Так открыто, что жар по всему телу стал ещё невыносимее. А потом смял, прошивая меня лёгкой болью. Губами накрыл чувствительную вершинку, сжал, слегка оттягивая. Затем другую – дразня языком.
Я выгнулась, сходя с ума от этого острого контраста ощущений, бездумно стаскивая с него рубашку, едва вспомнив, что надо развязать ворот. А он всё целовал грудь и шею, поднимался к подбородку и слегка касался уголков рта, заставляя ловить его губы. Наверное, моя поза теперь выражала крайнюю степень согласия на всё, что Хилберт пожелает со мной сделать дальше.
