Открыла и, сделав ещё шаг вперёд, повисла на шее Хилберта, зная, что он испачкан кровью, что устал и злится – непременно, – но было плевать. Я даже не нашла в себе душевных сил удивиться, когда йонкер обнял меня в ответ. Не так, как в Пустоши: лишь бы дитя не плакало – а с настоящим пылом человека, который только что испытал некое облегчение. Как будто он тоже боялся… Да только не за себя.
– Всё почти закончилось. Ложитесь отдыхать, – шептал он, гладя меня по спине. – Завтра вы уезжаете в Шадоурик.
Я отстранилась, шаря взглядом по его лицу: словно каменному.
– Зачем?
Хилберт тоже сделал шаг назад.
– Здесь для вас, да и для всех, слишком опасно. Боюсь, нынешний прорыв бреши был не случайным. Но вы и сама это понимаете. И, думаю, это как-то касается вас. – Йонкер отвёл взгляд, словно ему вдруг стало тяжело смотреть на меня. – Возможно, Паулине заслужила всё это. Но если вы говорите правду… Вам лучше уехать.
– А вы? – Я протянула руку и коснулась его груди, стараясь не смотреть на бурые пятна, что густо покрывали рубашку.
– Мне нужно остаться здесь. Пока что. Снова будет разговор с Советом. А они… имеют на вас определённые виды.
– Что значит – виды?
– Это значит, что любой повод – и они сочтут нужным забрать вас в распоряжение Ордена. – Йонкер чуть повысил голос.
– А они не обнаглели? – Я едва на задохнулась. – Хилберт!
– Я не позволю, – бросил он до жути устало. Повернулся было уходить. – И, если вам будут говорить обратное, что я готов отдать вас, знайте – это неправда. Отдыхайте. Встать придётся рано.
За ним закрылась дверь: и только в этот миг я поняла, что зов прекратился.
Не хотелось уезжать из Волнпика. Хоть этот замок я совсем не любила. Смутно несправедливым казалось решение Хилберта услать меня подальше отсюда – и разбирала большая тревога за то, как он будет здесь без меня. А если снова его приступы, снова зов, который давил раз от раза всё сильнее? Хотелось верить, что он будет и дальше справляться с ним сам – ведь жил как-то раньше… Но Дине, которая собиралась ехать в Шадоурик со мной, тоже заметно злилась и волновалась. Она уже в который раз принималась перебирать вещи в дорожном сундуке: что-то выкладывала, и возвращала обратно, и шевелила губами беззвучно.
– Думаете, случится что-то плохое? – осторожно заговорила я, наблюдая за ней.
Мои вещи уже были собраны, и слуги унесли их, чтобы погрузить в карету.
– Думаю, Хилберт знает, что делает. Хоть его затея мне и не нравится. – Дине швырнула в сундук какой-то платок. – Но дело не только в ночном нападении. На Совете явно что-то случилось. Что заставило его отослать вас.
– Может, это и хорошо, – попыталась я успокоить себя саму. – Я смогу выяснить что-то в Шадоурике о ритуале инициации Ключа. Может, в нём была ошибка.
– Хилберт не одобрит, если вы влезете в это без него, – укорила йонкери.
– Я только узнаю. – Я миролюбиво улыбнулась.
В конце концов, может, именно тот ритуал выведет меня на ниточку, что протянется к возвращению домой и освобождению сил Ключа, что так нужны Хилберту. Всё это должно быть связано между собой. За что-то наверняка можно зацепиться! Но вот беспокойство за вынужденного мужа никак не отпускало. Он словно нарочно отталкивал меня от себя, чтобы я не попала под удар, который предназначается ему. Или хотел укрыть от чьих-то глаз до поры. А может, он просто уже начал убирать меня подальше. Чтобы было легче решать неведомые мне дела.
Дине всё же собралась, и вместе мы спустились во двор, уже убранный после ночной напасти. Пока слуги закрепляли наш багаж на запятках кареты, мы стояли на крыльце, глядя то в пасмурное небо, то на ворота, куда сейчас придётся выезжать. И внутри меня металось что-то. Хотелось пойти обратно в замок и разыскать Хилберта. Хотя бы пару слов сказать на прощание, пусть ему это, наверное, не нужно. Но, будто услышав мои мысли, распахнулась дверь, и к нам вышел сначала Алдрик, которого йонкер отправлял с нами, а за ним и он сам.
Страж прошёл дальше, только бросив короткий взгляд на Дине, и остановился рядом с теми воинами, что должны были тоже сопровождать нас до Шадоурика. Он что-то серьёзно и размеренно говорил им, а те слушали сосредоточенно, время от времени переводя на нас с йонкери взгляды. На этот раз с нами отправляли много Стражей – двенадцать человек – небывалый эскорт.
– Я хотел бы поехать с вами. – Пальцы Хилберта сжались на моём локте.
Я слегка повернула к нему голову.
– Но вынуждены остаться. Я понимаю.
– Я рад, что вы понимаете, вроу.
Боже, как тягостно слышать эти официальные обращения: я никак не могла к ним привыкнуть. Особенно сейчас они кололи уши и пробегались раздражением по нервам. Хилберт скользнул ладонью вниз по моему предплечью. Подхватив мою кисть, поднял и поцеловал тыльную сторону, мягко сжимая пальцами. Я закусила губу, мысленно проклиная его за это. За каждый подобный жест, который оседал в душе воспоминанием: только и прокручивать, как диафильм. Анализируя, примеряя и пытаясь понять, что чувствую в ответ.
– Паулине! – окликнула меня Дине, уже садясь в карету.
Алдрик поддерживал йонкери под локоток. И, прежде чем она исчезла внутри, Страж успел-таки скользнуть ладонью по её талии. Тоже страдальцы – у всех свои переживания. Я сделала было шаг вперёд, но Хилберт удержал меня, обхватив за пояс. Его губы прижались к шее под затылком, скользнули вниз, играя на выступающих позвонках.
– Я скоро приеду, – хрипло проговорил йонкер и отпустил меня.
Не знаю, как я дошла до кареты, переставляя ослабевшие ноги. Алдрик и мне подал руку, я опёрлась на неё, сжала так сильно, что Страж взглянул на меня удивлённо, а затем перевёл взгляд на Хилберта, который так и стоял на крыльце. Губы мужчины сжались, будто он не одобрял всего, что происходит.
Скоро мы спустились с холма и покатили через долину, затянутую тончайшей пеленой тумана, помалу тающей с рассветом.
Со стороны Пустоши наползала огромная серо-синяя туча. Она некоторое время тащилась за нами, будто самый главный Страж, а после начала осыпаться дождём. Сопровождающие накинули плащи, превратившись как будто и вовсе в неподвижные камни. Мы поехали уже знакомым путём – через Моссхил. Даже на ночь остановились на том же постоялом дворе, откуда я забрала Лауру. Впрочем, она, кажется, ничуть не тосковала по этой работе. Сейчас она до поры осталась в Волнпике: я сама настояла на этом. Хоть девушка и призналась мне в просьбе антреманна, а червь недоверия к ней продолжал грызть.
Невольно вспомнилось, как я вообще оказалась здесь первый раз: раненая, напуганная и ни черта не понимающая. С тех пор будто целая вечность прошла. И сотни сотен шагов от острого неприятия всего, что со мной случалось, до хоть какой-то уверенности в том, что я здесь теперь не одна.
Как только мы миновали некую невидимую черту, погода сразу улучшилась, словно дыхание Пустоши, что тянулось вдоль гор, наконец иссякло. Чаще стали попадаться на пути аккуратные солнечные деревни с приветливыми жителями, каменными приземистыми домами и неизменными мельницами подле каждой из них. Иногда те вытягивались целыми цепями вдоль чуть подтопленных лугов и рек, что блестящими змеями то и дело распластывались на равнинах.
