Но что действительно занимало Вазари в пожилом художнике (который на четыре года переживет своего биографа), так это то, как со временем изменился его стиль:
«…ибо ранние вещи исполнены с особой тонкостью и невероятным старанием и могут быть рассматриваемы вблизи, равно как и издали; последние же написаны мазками, набросаны широкой манерой и пятнами, так что вблизи смотреть на них нельзя, и лишь издали они кажутся законченными»
[128].
Кажущаяся простота новых произведений, как хорошо знал Вазари, была обманчивой. Скорее, заявляет он, «этот способ работы разумен, красив и поразителен, так как картина, благодаря тому, что скрыты следы труда, кажется живой и исполненной с большим искусством». Как уже начал понимать Вазари, Тициан продемонстрировал ему совершенно новый тип живописи, и эта мысль его волнует. Последний абзац «Жизнеописания» — выражение чистосердечной благодарности.
«Итак, Тициан, украсивший не только Венецию, но и всю Италию и другие части света совершеннейшими творениями живописи, заслуживает того, чтобы художники его любили и почитали и во многом перед ним преклонялись и ему подражали, так как он создал и продолжает создавать произведения, которые достойны бесконечной хвалы и которые будут жить ровно столько же, сколько может жить память о знаменитых людях»
[129].
Вопрос о том, как художникам браться за свое ремесло, — один из тех, которые Вазари часто задает в своих «Жизнеописаниях». В XVI и XVII веке бушевали теоретические и практические споры о технике живописи. Такое длинное вступление к «Жизнеописанию» Тициана решает одновременно две задачи: похвалить мастера и подчеркнуть, что художники Венеции «не имели возможности изучать работы древних». (Конечно, образцы древнего искусства встречались по всей территории, относившейся к Римской империи.) Но, кроме того, целью вступления было провести разграничительную линию между венецианским стилем живописи, в котором, по утверждению Вазари, художник сразу писал красками, и более правильным стилем Центральной Италии, где сначала делался эскиз
[130]. Неважно, что венецианские художники делали эскизы, а Тициан никогда не изобретал того метода, который Вазари ему приписывает в цитате выше. Вазари обладал такой силой убеждения, что в его дихотомию «венецианцы против тосканцев» поверили, ее усвоили и преподавали столетиями.
Возвращение в Ареццо было и радостным, и горьким. Один из двух братьев Джорджо умер от чумы в возрасте всего тринадцати лет. В то же время молодой художник с облегчением обнаружил, что дядя Антонио с истинно тосканской рассудительностью управляет делами семьи. Что до карьеры художника, в свои девятнадцать лет Вазари был уверен в том, что может делать эскизы, но совсем не так уверен, что умеет обращаться с краской. Он написал несколько небольших масляных полотен, а затем выполнил несколько заказов для братьев оливетанцев из монастыря Сан-Бернардо в Ареццо. Им принадлежала просторная церковь XIV века.
«…Они заказали мне несколько фресок на своде и стенах портика перед главным входом в церковь, а именно четырех евангелистов и Бога Отца на своде, а также несколько других фигур в натуральную величину, в которых я, как юноша еще малоопытный, конечно, не сделал того, что сделал бы другой, более умелый живописец; всё же я сделал то, что мог, и во всяком случае вещь, которая не совсем не понравилась тамошним святым отцам, принявшим во внимание малость моего возраста и моего опыта. Но едва успел я закончить эту роспись, как кардинал Ипполито деи Медичи, проезжавший на почтовых через Ареццо, увез меня с собою в Рим к себе на службу…»
[131]
Церковь и монастырь Сан-Бернардо находились в западной части Ареццо. Они были встроены в фундамент древнеримского амфитеатра рядом с городскими стенами. Таким образом, двор монастыря повторял изгиб древней арены. С 1937 года там находится археологический музей Ареццо, где хранится несравненная коллекция керамики. Той самой керамики, которую собирал и с таким искусством копировал дед Вазари. Однако 17 января 1944 года бомба союзников, которая должна была разрушить кусок железной дороги, угодила вместо этого в Сан-Бернардо, почти полностью разрушив церковь и сильно повредив монастырь. Оттуда заблаговременно были убраны живописные панели, археологические находки и несколько фресок, но фрески Вазари погибли вместе с другими сокровищами. После войны и церковь, и монастырь отреставрировали. Но голые, выкрашенные побелкой интерьеры Сан-Бернардо не имеют ничего общего с тем красочно расписанным пространством, где юный Джорджо «сделал всё, на что был способен» среди других пышных фресок, которые датировались XIV и XV веками. Когда молодой художник вносил в свой вклад в это богатое убранство, он имел возможность увидеть, как за последние два столетия изменился художественный стиль, оценить рисунок, пропорции, цвет и композицию.
Встреча с Ипполито Медичи была большой удачей. В 1529 году, как только молодому человеку исполнилось восемнадцать, папа Климент VII тут же назначил его кардиналом и дал ему несколько ответственных постов в Церкви. Эти новые должности, как хорошо понимал Ипполито, требовали его отъезда из Флоренции, в которой стараниями Климента и Карла V правителем в 1530 году был поставлен Алессандро Медичи. Кузены и одноклассники стали теперь злейшими врагами. Настолько, что Ипполито поддерживал связь с республиканскими повстанцами, которые выгнали в 1527-м из города Медичи — то есть Алессандро, кардинала Пассерини и его самого. При случае они могли восстать снова.
Кардинал Ипполито, вероятно, заметил, как окреп и оформился художественный талант Вазари. И ему хорошо было известно, что значит жить без защиты отца. Как напишет Вазари в «Жизнеописании» Франческо Сальвиати, «[кардинал Ипполито] проездом через Ареццо навестил Джорджо, который потерял отца и перебивался как только мог. Поэтому кардинал, желая, чтобы он [Вазари] как-нибудь преуспел в искусстве, и решив устроить его при своей особе, приказал… отправить его в Рим»
[132].
Пригласить Вазари в свою свиту в Риме не было для Ипполито актом чистого альтруизма по отношению к старому другу. Ипполито, вероятно, увидел, что у Вазари есть амбиции, талант и энергия и что художественные успехи Вазари принесут пользу им обоим. Покуда папа Медичи всё еще был на троне, и кардинал, и молодой художник могли рассчитывать на жизнь в Вечном городе и многочисленные привилегии. Хотя для них обоих это была жизнь, которая держалась лишь на власти слабого папы римского и полностью зависела от его прихотей.
