И только его старый учитель Джованни Полластра догадался, что излечит Джорджо от меланхолии и духовных терзаний: горное святилище Камальдоли, обитель в тосканских Апеннинах, в которой жили монахи. Даже Бенедетто Варки, мирская душа, написал сонет во славу этого горного монастыря, который находился на расстоянии пятидесяти шести километров от Ареццо.
Бывают ли безвольные сердца,
Которые в тиши монастыря,
Затерянного средь альпийских сосен,
Освобожденные от всех мирских забот,
Не поклялись бы в преданности Богу?
[183]
Горный воздух и место, где можно было просто подышать и подумать, принесли Вазари облегчение. Ему стало лучше уже через пару дней. Благодарный и воодушевленный, он написал ответ Полластре в Ареццо:
«Да ниспошлет Господь на Вас благословение тысячу раз, мой дорогой мессер Джованни. Потому что благодаря Вам я отправился в обитель Камальдоли, и лучшего места на земле для меня найти было невозможно. Проводя время с этими святыми братьями, которые подправили мое здоровье и самоощущение буквально за пару дней, я стал понимать, как ослеплен был сумасшествием и куда оно меня вело. Здесь, в этой далекой горной глуши, среди этих сосен, я стал способен различать совершенство тишины»
[184].
Жизнь в монастырском приюте сняла груз с души Вазари, но подвергла испытаниям тело. Обитель, как многие монастыри такого типа, состояла из отдельных келий, которые обычно делили между собой три монаха. Кроватью служил соломенный тюфяк без каких-либо одеял, так что гостям приходилось спать в одежде. Середину кельи можно назвать кабинетом: тут были стол и книжка — как правило, одна. Остальная часть комнаты служила гостиной и годилась для жизни только формально. В Камальдоли постоянно топили дровами очаг, чтобы сдерживать холод. Этот очаг и деревянные доски, которыми были обиты стены, — вот и все хитрости для сохранения тепла. В стене было углубление с импровизированным алтарем. Свет проходил сквозь маленькое окошко, а под подоконником растянулся узкий стол в виде деревянной доски. Еду оставляли на полке возле каждой комнаты, молча; разговоры были запрещены — только молитва в церкви. Ухо постепенно настраивалось на звуки ветра в вершинах сосен, журчание воды в фонтане и шорох сандалий на каменных дорожках. Иногда к этим звукам присоединялся искренний, но, скорее всего, нестройный хор братьев во время служб, которые размечали ход дня. Внутренний двор, окруженный кельями монахов, всегда располагал к прогулкам и созерцанию. Но светские беседы в нем не дозволялись.
Церковь в Камальдоли построили в 1203 году. В 1523-м она была обновлена, но в 1527 году солдаты Карла V на пути в Рим разграбили ее. Во время посещения Вазари церковь по-прежнему была в плохом состоянии. Лютеранские отряды радостно ободрали с нее все произведения искусства. Вазари предложил в благодарность за гостеприимство, которое так взбодрило его, написать для церкви новую алтарную картину. По его словам, монахи сомневались в том, что стоит нанимать такого молодого человека, так что он предложил написать тройной образ «Дева Мария с Младенцем, святым Иоанном Крестителем и святым Иеронимом». Работа над панелью заняла у него два месяца и принесла ему еще один заказ. Монахи, которые убедились в его мастерстве, были рады пригласить его вернуться после зимних морозов и расписать церковь.
«Эти святые братья хотят, чтобы я сделал им картину для главного алтаря, а также фасад часовни и крестную перегородку, на которой бы были скульптуры и фрески, и еще две алтарные картины, такие, чтобы между ними была дверь на хоры посередине»
[185].
Когда художнику заказывали фреску, обычным условием были крыша и стол, но они не всегда приходились живописцу по вкусу. Вазари рассказывает в связи с этим историю Паоло Уччелло.
«Говорят, что, в то время как Паоло работал над этими произведениями, тамошний аббат кормил его почти только одним сыром. Так как это ему надоело, Паоло решил, будучи человеком робким, больше туда на работу не ходить, а когда аббат за ним посылал, он всякий раз, когда слышал, что его спрашивают монахи, не оказывался дома, и если случайно какие-нибудь монахи этого ордена встречались ему во Флоренции, он пускался бежать от них во всю мочь. И вот двое из них — более любопытные и более молодые, чем он, — всё же однажды его нагнали и спросили, по какой причине он не приходит кончать начатую работу и почему он убегает при виде монахов. Паоло ответил: „Вы довели меня до того, что я не только от вас бегаю, но и не могу ни работать, ни проходить там, где есть плотники, а всему причиной неумеренность вашего аббата, который своими пирогами и супами, всегда начиненными сыром, столько напихал в меня творогу, что я боюсь, что превращусь в сыр и меня пустят в оборот вместо замазки; и если бы так продолжалось и дальше, вероятно, я был бы уже не Паоло, а сыром“. Монахи ушли от него и с превеликим смехом рассказали обо всем аббату, который, уговорив его вернуться на работу, отныне заказывал для него уже не творог, а другие кушанья»
[186].
Паоло также был великим художником, но благодаря анекдоту Вазари потомки чаще вспоминают его страсть к птицам (его фамилия означает «птица») и ненависть к сыру, а не профессиональные достижения.
Можно заключить, что в горном приюте Джорджо питался лучше или, во всяком случае, более разнообразно, чем Паоло. Письмо из Камальдоли открывает нам в Вазари и всё более красноречивого мастера слова. Описания красоты и покоя монастырской обители — едва ли не самые волнующие из тех, что вышли из-под его пера. Но мир и двор еще не покончили с Джорджо, как бы он ни был уверен, что покончил с ними сам.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
12. Странствующий художник
Восемнадцатилетний герцог Козимо деи Медичи на удивление умело взялся за изможденную Флоренцию. Ему помогали несколько опытных советников, среди которых был и пятидесятитрехлетний Оттавиано Медичи. Этот же человек положил начало карьере Джорджо, хотя последний опыт во Флоренции и жизнь в обители Камальдоли отвратили последнего от придворных дел. «За два месяца я понял, как много могут покой и одиночество принести пользы. И я могу заявить, только теперь я осознал, что в шуме площадей и дворов я напрасно возлагал надежды на людей, мелочность и пустоту этого мира»
[187].
