Всё же наконец его помощники приехали в Венецию, без сомнения уставшие. Автор книг о путешествиях елизаветинского времени, всего на поколение младше Вазари, описывал то, что должно было предстать перед ними: «Самый величественный и прекрасный вид на воде, который открывался глазам смертных, этот вид наполняет меня восторгом и восхищением»
[214]. Венеция и сегодня производит впечатление, но в XVI веке, когда она была одной из самых могущественных держав в Средиземноморье и самым богатым городом в Европе, она наверняка просто ошеломляла. Мы забываем, что многие дворцы Венеции изначально были позолочены и покрыты фресками снаружи. Из-за сырости почти ни одна из этих фресок не сохранилась до сегодняшнего дня, а какие-то рассыпались уже через поколение после своего создания. И всё же, когда в город приехали помощники Вазари, эти фрески в великом множестве красовались на своих местах.
Среди помощников был Кристофано Герарди. Венецианский проект сыграл такую роль в его карьере и сделал его настолько успешным, что Вазари даже посвящает ему «Жизнеописание». Для театральных декораций Кристофано сделал большую часть работы с краской.
«…Он изобразил морских чудовищ так красиво и разнообразно, что все видевшие были поражены, как это он мог с этим справиться. В общем, во всей этой работе он проявил себя сверх всякого вероятия стоящим и весьма опытным живописцем, и в особенности в гротесках и листве. Покончив с убранством для празднества, Вазари и Кристофано остались в Венеции еще на несколько месяцев, в течение которых они расписали великолепному мессеру Джованни Корнаро потолок, то есть плафон, одного из покоев девятью большими картинами маслом»
[215].
Человек, который организовал встречу Вазари с аристократом Корнаро, был не кто иной, как Тициан
[216]. Благодаря Аретино эти двое познакомились и моментально стали друзьями. Джорджо всегда поддерживал связь с талантливым архитектором Вероны Микеле Санмикеле, а в Венеции — с Якопо Сансовино (еще одним другом Аретино и Тициана), который только что предложил Вазари сделать три потолочные панели в церкви Санто-Спирито, расписав их маслом по холсту. Вазари хорошо приняли в Венеции, друзей и заказов становилось всё больше, и он стал подумывать о том, не остаться ли в этом городе на годы, а не на месяцы. Но Кристофано Герарди вернул ему тосканское чувство благоразумия. Венецианцы, возможно, и великие колористы, заметил верный помощник, но в их картинах всегда есть один изъян: им не хватает понимания рисунка. «…Оставаться в Венеции не стоит, ибо там в рисунке не смыслят и местные живописцы им не пользуются, к тому же по вине живописцев там искусством вообще не умеют как следует заниматься, и что лучше воротиться в Рим, истинную школу благородных искусств, где талант ценится значительно выше, чем в Венеции»
[217].
Вазари так написал в своей автобиографии: «И хотя я был перегружен попадавшими мне в руки заказами, я 16 августа 1542 года оттуда уехал и вернулся в Тоскану». Задача расписать три панели для свода Санто-Спирито перешла, таким образом, Тициану, который «нарисовал их прекрасно, c большой искусностью придумав изобразить фигуры так, как будто смотришь на них снизу (di sotto in su)»
[218].
Первой остановкой Вазари был дом в Ареццо, где он расписал фресками потолок нового дома. На тему? На тему рисунка.
«Все искусства принадлежат рисунку или зависят от него. В центре находится Слава, она восседает на глобусе мира и играет на золотой трубе, а другую, сделанную из огня, отбрасывает в сторону, потому что она полагается Клевете. И вокруг Славы собрались все искусства, у каждого из которых в руке свой инструмент. И поскольку у меня не было времени всё закончить, я оставил восемь овалов для восьми портретов выдающихся деятелей Искусства»
[219].
Эта комната в Доме Вазари сейчас называется Camera della Fama (Зал Славы). В любом случае Вазари не собирался оставаться в Ареццо, ведь Биндо Альтовити ждал его в Риме. Они с радостью встретились снова, и встреча оказалась плодотворной:
«…я написал для него [мессера Биндо] на холсте маслом в натуральную величину Христа, которого снимают с креста и кладут на землю к ногам Богоматери, а в небе я изобразил Феба, заслоняющего лик солнца, и Диану, заслоняющую лик луны. А в пейзаже, затененном наступившим от этого мраком, видно, как трескаются каменные горы, колеблемые землетрясением, которое ознаменовало муки Спасителя, и как воскресаемые тела святых, каждое по-разному, восстают из гробов»
[220].
Недавно эта картина была обнаружена и в 2000 году продана на аукционе в Нью-Йорке за 547 тысяч долларов. В 2003–2004 годах публика могла увидеть ее в рамках экспозиции Бостонского музея Изабеллы Стюарт Гарднер, посвященной Биндо Альтовити и его меценатской деятельности
[221]. Поверхность картины повредилась и потерлась, и то, что раньше было светящимися пастельными тонами одеяния Богоматери и румяной кожей богов, выцвело и потускнело; темно-коричневый холст стал просвечивать сквозь слой краски. И всё же мы можем узнать в этой картине ту работу, которую осенью 1542 года Джорджо Вазари преподнес Биндо Альтовити.
Как только картина была закончена, она тут же потрясла не только самого Альтовити, но и нескольких важных зрителей. Среди них был и старый друг Вазари, писатель и художник, владелец виллы на озере Комо, где появился первый «музей», Паоло Джовио. «Когда картина эта была закончена, она своей грацией вроде как понравилась величайшему живописцу, скульптору и архитектору не только настоящего времени, но, пожалуй, и прошлого. Благодаря этой же картине я познакомился со светлейшим кардиналом Фарнезе»
[222]. «Величайший скульптор, художник и архитектор» — конечно же, Микеланджело Буонарроти. Однако на этот титул были и другие претенденты.
