«Мой досточтимый дон Винченцо,
я писал тебе о Перудже, что панели доставлены, и их нетрудно было повесить, потому что со мной были маэстро Бернардо и Якопино. Оказалось очень красиво, и аббат Перуджи уже, наверное, написал тебе об этом, потому что они испускают особый свет, и получилось лучше, чем в трапезной монастыря в Ареццо. Он организовал мне заказ от гильдии купцов на алтарь для Сан-Лоренцо в Перудже, их главной церкви. Они десять лет хотели дать этот заказ Тициану, Сальвиати и другим мастерам. В результате, увидев мою работу, они сделали выбор. Картина тоже будет на холсте, как и эта последняя работа. Вот и всё, что можно сделать еще в Перудже.
Я очень обязан господину аббату дону Якопо Деи, и он мне очень понравился. В самом деле, он мне так понравился, что я даже решил над внутренней дверью в трапезную, которая не расписана, поместить картину, чтобы украсить пустое место, и это будет явление Христа апостолам. Тот момент, где святой Петр предлагает рыбу и соты, потому что из всех историй о Христе именно в этой есть и еда, и упоминание святого Петра (которому посвящено было аббатство). Твоя милость увидит отца настоятеля, когда он будет проезжать через Флоренцию, и тогда ты поймешь, как я порадовал его, даже если не говорить о картине: провел небольшой ремонт, подновил кладку и сделал еще кое-что для этого монастыря. И он большой твой почитатель.
После еще трех дней, проведенных в Перудже из-за этого дождя, мы наконец уехали, хотя мне и не хотелось. Я поехал через Ассизи, Фолиньо и Сполето, где снова пошел посмотреть на капеллу Фра Филиппо в соборе; она прекрасна. Он был великим человеком. Мы прибыли в Рим на Страстную пятницу. Я отправился на Квиринал, встретиться с доном Теофилио. Он так хорошо меня принял, что я до сих пор не верю, что я не дома, и жизнь моя так улучшилась, что римляне и художники говорят, что я не постарел с тех пор, как был здесь последний раз… Они все, конечно, одрябли.
Воздух здесь разъедает мрамор и преждевременно состаривает картины. Подумай только, что он делает с людьми, которые тяжело работают здесь всё время. Вот доказательство: я встретил Даниеле да Вольтерра, который через четыре дня после этого скончался. Как говорят, от гнева, что его [бронзовая] лошадь плохо получилась с первого раза и ее надо было заново отливать. Она по-прежнему там в слепке, как мастер ее оставил, да помилует его Господь. Я возьму несколько работ да Вольтерра от людей в его мастерской, чтобы написать его биографию и добавить в книгу его портрет
[321].
Я получил твое первое и второе письмо и расписку на сто золотых скуди от Монтагути. Если им надо, я ее обналичу, но не думаю, что они об этом попросят.
Мне очень понравился театр, — ты знаешь, я всегда рад, когда играют представление. Поговорил об этом обстоятельно с Никколо дель Неро.
С мессером Аннибале Каро я сделаю всё, что скажешь. Пока что я его еще не видел, но я никого не видел. Я забочусь о душе на святой неделе.
Весь праздник я хочу чем-то заниматься. А потом отправлюсь в Лорето. Если за это время Твоя милость захочет написать мне, то шли мне письма в Болонью, синьору Просперо Фонтана, художнику, который живет в Виначчи. Шли мне письма почтой, так я их буду тут же получать, и если у меня там что-нибудь закончится, я смогу быстро заказать.
Если дон Сильвано уже приехал, пожалуйста, сообщи ему, что „Жизнеописания“ продвигаются и что я приложу к ним письмо для него. Мой [брат] cер Пьеро может ему передать, или Твоя Милость может, если работа не застопорится. Все те письма, которые я ему шлю, пожалуйста, отдавай cеру Пьеро, он или перешлет их в Ареццо, или отправит в нужное место.
Я здесь почти всё повидал. Некоторые художники мне понравились, некоторые не очень. Но из всех работ сегодняшних мастеров, начиная от Сальвиати, мне ничего не нравится. И всё же они на хорошем счету. Но хватит об этом. У нас еще будет время для долгих споров. Теперь мне только остается прибавить мои наилучшие пожелания.
Рим, утро Пасхи 1566 года
Передавай привет Баттисте и серу Гостантино и другим друзьям.
P. S. Я встретился с Аннибале Каро и сказал ему, что ты думаешь. Он любит тебя и сделает всё, что ты пожелаешь.
Остаюсь слугой Вашей милости,
Также Вазари упоминает кредитное письмо — это ренессансный аналог нашего чека. Банкиры XVI века поддерживали густую сеть международных отношений. Банкир в одном городе мог написать письмо с определенными доказательствами подлинности: банковской печатью, восковой или свинцовой печатью. И это письмо позволяло держателю получить наличные от его коллеги в другом городе. В те дни итальянская бюрократия была самой отлаженной и прогрессивной во всей Европе.
Вазари писал пером на дорогой бумаге ручной работы. Свои письма он складывал вчетверо, сверху писал адрес, скреплял воском и отдавал конному курьеру. Но внутри письма, несмотря на формальные титулы, было послание близкому другу, и речь шла о повседневных делах. В целом письмо кажется удивительно современным. Мы и сейчас можем почувствовать нервную дрожь Вазари, когда он просит заверить дона Сильвано, что «Жизнеописания» продвигаются. Это дон Сильвано Рацци, флорентийский драматург и монах в Камальдоли, который помогал с черновиками отдельных биографий для второго издания «Жизнеописаний». По всему итальянскому полуострову писатели и художники, знакомые Джорджо, составляли биографии местных живописцев в надежде, что их включат в новое издание. Для первого издания Вазари приходилось выуживать и выпрашивать информацию, а теперь она хлынула к нему потоком.
Не удивительно читать и о том, что посещение мастерских римских художников не впечатлило Вазари. После того как он с таким трудом выстрадал себе привилегированное положение, ему не хотелось давать поблажку своим соперникам, реальным или потенциальным. Покойные мастера, такие как Рафаэль, или старые, такие как Микеланджело, уже не представляли угрозы. Для них он не скупился на похвалу. Но для современников он выбирал жесткие выражения или вовсе их игнорировал. Историки искусства в большинстве своем приняли его точку зрения. Только недавно они стали изучать тех художников, которых Вазари пропустил (например, Пинтуриккьо). А всё из-за его авторитета.
В эти пять дней в Риме (наполненных делами, как он и писал Боргини) Джорджо успел приложиться к ноге нового папы Пия V и сделать наброски Большого зала. Еще он прошелся по антикварным лавкам и по знакомым, чтобы найти еще некоторые эскизы для книги.
