В принципе Фэйт всегда нравились библиотеки. Еще будучи ребенком она любила ходить в них, поэтому летом они с Китом обычно заходили в публичную библиотеку Санта-Аны, проходили в детскую комнату и набирали пачки из десяти-двенадцати книг, из которых в конце концов прочитывали не больше одной четверти.
Больше всего из тех походов ей запомнился уникальный и ни с чем не сравнимый запах книг. Фэйт не знала, в чем причина – то ли в бумаге, то ли в переплетах, то ли в типографской краске, – но этот любимый знакомый запах всегда казался ей ароматом знаний и даже сегодня давал ей тепло, уют и безопасность.
Шестой этаж.
Это было то, о чем она не думала.
Фэйт взяла с тележки следующую книгу и, прежде чем поставить ее на полку, прочитала название. «Розовый бархат. Эротическая лесбийская поэзия 1900–1940». Она оглянулась, чтобы убедиться, что поблизости нет Гленны, и открыла книгу. Гленна ей нравилась, она считала ее своей подругой, но была уверена, что та – лесбиянка. Эта специалистка по физической культуре действительно была похожа на таковую: низкий, грубый, напоминающий мужской голос, почти квадратный торс и мужская стрижка, обрамляющая лицо без грамма краски. Фэйт сексуальные предпочтения Гленны совершенно не волновали – ей это было абсолютно все равно, – но она не хотела, чтобы помощница библиотекаря подумала что-то не то или чтобы ей пришлось объясняться, пытаясь выйти из неловкой ситуации.
Наугад открыв книгу, Фэйт прочитала:
Я раскрываю ее, как подарок,
Я целую ее во влажные губы,
В ее секс со вкусом соли и меда.
Ого! И это написано так давно? Очень атмосферный стих…
В проходе между шкафами послышались шаги, и Фэйт быстро закрыла книгу, поставив ее на место на полке.
К тележке подошла Гленна.
– Я так и знала, что найду тебя здесь. Фил собирает всех в абонементе.
– А в чем дело? – Фэйт выпрямилась.
– Вообще-то я не должна говорить, но… – Гленна оглянулась, чтобы убедиться, что рядом никого нет. – Дело в Сью.
– А что с ней не так?
– На нее напали. Какой-то мужик поймал ее и лапал до тех пор, пока она не заехала ему ногой по яйцам и не убежала. – Гленна понизила голос. – Это был профессор. Преподаватель истории. Фил хочет поговорить со всеми нами.
– Боже… и когда же это случилось?
– Около часа назад, – ответила Гленна. – Наверху. На шестом этаже.
II
Йен осмотрел помещение клуба, увидел Бакли за столом у задней стены и направился к тому месту, где сидел его друг. Тот подозвал официантку и заказал пиво для Йена и еще одно для себя.
– А народу не так много, – заметил Йен, осматриваясь.
– Питие уже перестало быть тем спортом, которым было когда-то. Все нынче стали такими чертовски ответственными и повернутыми на здоровом образе жизни… Бывало, я читал лекции полностью в хлам. А теперь чувствую себя виноватым, если выпил бульон во время ленча. Мир стал другим.
– Но на тебя это почти совсем не повлияло, – рассмеялся Йен.
– Какого черта, сегодня мой день рожденья.
– Кстати, о дне рождения. Твой подарок лежит у меня в кабинете.
– И это что-то, что я смогу поставить на вертушку?
– Может быть, и так.
– Какой друг. Какой парень. Человечище!
Официантка вернулась с двумя кружками пива, и Бакли полез за бумажником, но Йен остановил его:
– Я плачу́. В честь твоего дня рождения.
– Всегда знал, что ты можешь на что-то пригодиться.
Йен заплатил официантке, одной из своих прошлогодних студенток, и оставил ей необычно большие чаевые, чтобы она не посчитала его дешевкой. Он не совсем понимал, почему его так волнует мнение бывших студентов, но оно его действительно волновало, а это, в свою очередь, приводило к покупке никому не нужных вещей и к слишком большим чаевым.
Бакли допил остатки в первой кружке и сделал большой глоток из свежей. Посмотрев на Йена, покачал головой.
– Эти гребаные республиканцы, приятель…
– А что с ними не так?
– У меня на курсе по современной литературе есть паренек. Абсолютный фанатик правого толка. Вечно тыкает мне в нос своим Рейганом: «Президента не так поняли… Нельзя задавать вопросы во время съемки… Восемьдесят процентов загрязнения воздуха вызывается растениями… Кетчуп – это овощ… Видел одного психа – видел их всех…» Совсем как в старые добрые времена. Когда в национальных проблемах винили Конгресс, законников и средства массовой информации.
– Вот в этом-то и заключается главная проблема нашей страны, – усмехнулся Йен. – Представительная демократия, американская система правосудия и свободная пресса. Стоит избавиться от всего этого, и мы заживем в достаточно приятном месте.
Несколько мгновений Бакли молчал. Потом сделал еще один большой глоток.
– А ты думал раньше, что из всего этого получится? Я хочу сказать, такой ты ожидал увидеть эту страну через двадцать пять лет, когда был двадцатилетним?
– Так вот в чем дело…
– Нет, дело не в возрасте. – Бакли тупо уставился на кружку. – Дело в этом пареньке. Он выносит мне мозг. Прошло всего – сколько? – две-три недели, а я уже знаю об этой личности гораздо больше, чем хотел бы знать. – Он допил свое пиво. – Я хочу сказать, что парень вооружился до зубов, готовясь к неизбежному краху общества.
– А разве так не всегда бывает? Те, кто выступает наиболее проамерикански, не верят в американскую правительственную систему. Им вечно кажется, что или она рухнет, или ей положат конец внутренние или внешние враги. А вот мне всегда казалось, что она довольно стабильна.
Бакли поднял палец, чтобы привлечь внимание официантки.
– Это все потому, что бранты этого мира обладают достаточным оружием, чтобы сдерживать коммуняк.
– Бранты?
– Ну да. Брант Килер.
– Этот парень ходит ко мне на литературное творчество.
– Твою мать!.. Он уже успел сунуть свою башку буквально везде.
– Он пишет очень неплохую порнуху.
– Порнуху? Брант? – Бакли поднял голову. – Ты шутишь.
– Нет, я серьезно.
– Так, так, так!.. Может быть, из него все-таки что-то получится. – Бакли подозвал официантку.
– А ты уверен, что…
– Не уверен, но сегодня мой день рождения, и пошли они все к черту. – Он улыбнулся подошедшей девушке. – Еще одно, милочка. И за его счет.
– Спасибо, – поблагодарил Йен.
Бакли перегнулся к другу через стол.
– Но хоть в порнуху он политику не вставляет?
