Тот отрицательно покачал головой.
– Очень странно. Я хочу сказать, что преподаю ему современную литературу, и там бывает место для политических рассуждений, но этот паренек не может жить без политики ни дня. Хотел даже спросить, не записался ли он на курс политологии. Я действительно иногда сомневаюсь, что он понимает, что находится на занятиях по литературе. Этот парень – просто нечто.
Йен рассмеялся.
– И в этом нет ничего смешного.
– По-моему, он тебя околдовал, нет? – Йен взглянул на своего друга.
– Ну да. То есть, твою мать… Я живу здесь уже двадцать лет и успел привыкнуть к вашим тепличным фашистам из Оринджа.
Йен улыбнулся, ибо знал, кого имеет в виду Бакли. Об этих людях он разглагольствовал после каждых выборов. Это было тупое с политической и неграмотное с философской точек зрения население, получавшее свои знания о гражданских правах из фильмов о «комитетах бдительности» и полицейских сериалов. В мире этих людей честные, неподкупные полицейские всегда арестовывали только тех, кого надо, а излишне «добренькие» суды вечно выпускали на свободу самых опасных преступников. И хотя эти люди считали себя неутомимыми борцами за американский стиль жизни, они демонстрировали пугающий уровень недоверия к американской судебной системе и явно хотели заменить ее на систему «закон-и-порядок», присущую тоталитарным режимам.
И этим выводили Бакли из себя.
– Хотя Брант – это нечто другое. – Бакли покачал головой. – Он… – И замолчал. – К черту! Я больше не хочу говорить об этом маленьком никчемушнике. Давай сменим тему.
– С удовольствием. Как насчет поговорить о сексе?
– Вот теперь это мужской разговор… Как тебе задница той официантки?
– Потише. Это моя студентка.
– Нынешняя?
– Нет. Прошлогодняя.
– Тогда не дергайся. – На лице Бакли появилась ухмылка. – Вспомни прежние времена! Еще до всего этого дерьма с харрасментом. Когда мы заседали здесь, а вокруг нас собирались все наши почитательницы-выпускницы и ловили на лету каждое наше слово, писая в трусики от нашей гениальности…
– Это ты о тех временах, когда незаконно использовал свой опыт и знания для того, чтобы залезть под юбку восемнадцатилетним лохушкам?
– Ну да.
– Ты извращенец.
– И счастлив этим.
– Так какие у тебя планы на день рождения?
– Спорт по ящику, полдюжины пива и массаж от заезжей проститутки.
– Я серьезно.
– Ладно. – Бакли хихикнул. – Спорт по ящику и полдюжины пива… Хочешь присоединиться?
– Почту за честь.
– Тогда договорились. Да, кстати, а как у тебя все прошло с Элинор?
– Наверное, хорошо.
– Наверное?
– Наверное.
Они помолчали. Официантка принесла и поставила перед Бакли кружку пива, а Йен заплатил за него, вновь оставив космические чаевые. Бакли одним глотком осушил полкружки и нахмурился.
– В чем дело? – поинтересовался Йен.
– Да так, ничего.
– И все-таки?
– Этот паренек, Брант… – Бакли поднял глаза, покачал головой и отвернулся. – Он меня здорово беспокоит.
III
– …рабство было очень выгодной с экономической точки зрения формацией. Если б Юг не был так зациклен на сельском хозяйстве и смог бы успешно диверсифицировать свои усилия и перевести рабскую рабочую силу в промышленность, он стал бы могущественной экономической силой мирового уровня.
Джим прекратил записывать и взглянул на преподавателя.
Элвин Джефферсон, единственный темнокожий студент на курсе, поднял руку.
– Но как можно говорить о процветающей экономике, когда люди в ней не зарабатывают вообще никаких денег?
– Все зависит от того, что вы подразумеваете под термином «процветающая». От того, думаете ли вы об обеспечении минимального уровня жизни даже для беднейших слоев общества или же вас волнует общий уровень производства и валовый национальный продукт. Действительно, сами по себе рабы не были безупречны с точки зрения экономики. Но в то же время они облегчали давление на остальное общество и обеспечивали основу экономического роста, который так и не смогли повторить после отмены рабства.
Что он слышит? Что здесь происходит? Джим оглядел небольшую аудиторию и увидел студентов, сосредоточенно записывающих что-то в тетради. Разве никто не заметил, что эта лекция становится… немного странной?
По-видимому, Элвин это заметил, и, взглянув на него, Джим встретился с ним глазами. Элвин с отвращением покачал головой.
Джим подумал о ботаническом классе Фэйт и об издевательствах над животными.
Профессор облокотился о кафедру.
– С экономической точки зрения в рабстве был большой смысл.
– Я возражаю против вашей интерпретации рабства. Вы говорите о нем так, как будто вне экономики его не существовало. – Элвин встал со своего места. – Но ведь существует же человеческий элемент…
– Присядьте, мистер Джефферсон. – Взгляд профессора был холоден, улыбка натянута. – У нас здесь занятия по экономике, а не по этике, и обсуждать здесь мы будем именно экономику. – Он указал на доску. – Как я уже объяснил вам, американской экономике рабство было на пользу. На большую пользу.
Девушка, сидевшая у левой стены, подняла руку.
– А что, если б Юг победил в Гражданской войне и Северу пришлось бы ввести у себя экономику, основанную на рабском труде?
– Хороший вопрос, мисс Пауэлл. – Преподаватель улыбнулся. – По моей оценке, которая совпадает с оценкой большинства серьезных историков и экономистов, результатом было бы укрепление производственной базы в важный период развития индустриальной революции…
Элвин встал, демонстративно собрал свои учебники и тетради и направился к двери, расположенной в дальней стене аудитории.
– И в отдаленной перспективе Америка значительно выиграла бы от распространения рабства… – Дверь с грохотом захлопнулась.
Какое-то время профессор молча смотрел на дверь, а потом на его лице расцвела улыбка.
– Ниггер, – произнес он.
Студенты ухмылялись и хихикали.
– Обезьяна, – сказал кто-то.
– Черномазый.
Профессор осмотрел аудиторию.
– Ниггер, – повторил он и хихикнул.
IV
– Туда, – сказала Рут, – где стоят все машины.
Рон припарковался за «Джипом».
Рут открыла дверь и взглянула на листок бумаги, который держала в руке.
– Вверх по этой длинной подъездной дорожке.
