Часы пробили половину двенадцатого — оставалось мало времени до закрытия заведения. Агент перестал надеяться получить какие-либо сведения о Гребенникове.
— Выпил, братец ты мой, он три рюмки водки, закусил балыком и кидает мне на выручку золотой… «Получите, — говорит, — что следует…» Взял я в руки золотой, да больно уж маленький он мне показался, поглядел — вижу, что не по-нашенски на нем написано. «Припасай, — говорю, — шляпа, другую монету, а эта у нас не ходит». — «Сейчас видно, — говорит он мне, — что вы человек необразованный, во французском золоте ничего не смыслите!» Золотой-то назад взял и канареечную мне сунул, ну я ему сорок копеек с нее и сдал. А самому-то за эти слова обидно стало, и говорю ему: «Давно ли, Петр Петрович, форсить в цилиндрах стали? По вашей роже и картуз впору: видно, у факельщика взяли да траур снять позабыли?..» Это я про черную ленту на шляпе. Ну, а он: «Серая необразованность», — говорит, да и стречка дал, конфузно, видно, стало! — заключил буфетчик, обращаясь к стоявшему у прилавка испитому человеку в фуражке с чиновничьей кокардой, как видно своему доброму приятелю.
Агент выждал закрытие трактира и, когда тот опустел, подошел к буфетчику и, объявив ему, кто он, расспросил о приметах человека в цилиндре.
По всем приметам он убедился, что утренний посетитель был не кто иной, как Гребенников. Оттого же буфетчика агент узнал, что утром в трактире была любовница Гребенникова, Мария Кислова.
Заручившись адресом этой Кисловой и объявив буфетчику, что, в случае прихода Гребенникова, он должен быть немедленно арестован как подозреваемый в убийстве, агент отправился к Кисловой, но застал дома только ее подругу, которая сообщила ему, что Кислова не являлась домой с восьми часов вечера (был уже второй час ночи). Сделав распоряжение о немедленном аресте Гребенникова и Кисловой, если они явятся сюда ночевать, агент оставил квартиру под наблюдением двух опытных помощников и отправился на поиски Гребенникова в публичные дома.
В течение целой ночи агенты докладывали мне о своих поисках, пока безрезультатных. Три лица, задержанные благодаря сходству с Гребенниковым, были отпущены. Явился и агент М. Выслушивая его доклад, я все более и более убеждался, что сегодня же Гребенников будет в наших руках.
Агенту М. вместе с несколькими другими агентами я приказал наблюдать за трактиром «Избушка», другим караулить квартиру любовницы Гребенникова, а еще двенадцати я поручил следить за всеми трактирами по Знаменской и прилегающим к ней улицам.
Как оказалось по справкам адресного стола, Гребенников проживал раньше по Знаменской улице, почему и можно было ожидать, что, получив деньги, он явится в один из тех трактиров, где был завсегдатаем.
Около семи часов утра, когда открываются трактиры, агент Б. и два его товарища явились на Знаменскую улицу. Пойти прямо в «Избушку» и ждать там прихода Гребенникова или его любовницы агенты не решились из опасения, чтобы кто-либо из знакомых Гребенникова, узнав кого-либо, не предупредил бы того, что в трактире его ждут. Решили наблюдать за «Избушкой» из окон находившейся напротив портерной лавки. Портерная, однако, еще не открывалась. Агенты стали прогуливаться в отдалении, не выпуская из глаз «Избушки». Когда портерная открылась, агент Б., поместившись у окна и делая вид, что читает газету, не спускал глаз с трактира. У другого окна поместился еще один агент. Прошел час, другой, третий…
Приказчик начал недоверчиво посматривать на этих двух немых посетителей. На исходе второго часа в портерную вошел агент М. и немного спустя другой агент, явившийся на смену первым двум, которые тотчас удалились. Это дежурство посменно продолжалось до вечера. На колокольне Знаменской церкви ударили ко всенощной…
Вдруг со вторым ударом колокола один из дежуривших вскочил как ужаленный и бросился к выходу… К «Избушке» медленно подходил высокий мужчина в сером цилиндре с трауром; только он занес ногу на первую ступень лестницы, как нежданно-негаданно получил сильный толчок в спину, заставивший его схватиться за перила.
Озадаченный толчком Гребенников — это был он — в первый момент как бы растерялся. Этим воспользовался агент Б. и обхватил его. Но Гребенников, увидя опасность, сильно рванулся и освободился от сжимавших его рук. Почувствовав себя на свободе, он бросился вперед, но сейчас же попал в руки других агентов. Видя, что сопротивление невозможно, Гребенников покорился своей участи, произнеся с угрозой:
— Какое вы имеете право нападать на честного человека средь бела дня, точно на какого-нибудь убийцу или вора? Прошу немедленно возвратить мне свободу, иначе я тотчас буду жаловаться прокурору!.. Не на такого напали, чтобы вам прошло это даром. Вы ошиблись, приняли, вероятно, меня за кого-либо другого. Покажите бумагу, разрешающую вам меня арестовать.
— Причину ареста сейчас узнаешь в Сыскном отделении! — проговорил ему в ответ агент, не переставая вместе крепко держать за руки Гребенникова. Затем все трое сели на проезжавшую мимо карету и направились в Сыскное отделение.
Гребенников всю дорогу выражал негодование за свой арест и угрожал жаловаться самому министру на своевольные действия полиции.
В Сыскном отделении он был обыскан. У него оказались золотые часы покойного князя Аренберга и несколько французских золотых монет.
По происхождению Гребенников оказался купеческий сын и отлично владел словом и грамотой.
Таким образом, к вечеру второго дня после обнаружения преступления оба подозреваемых были в руках правосудия.
Дальнейший ход дела уже не зависел от Сыскной полиции, но тем не менее допросы происходили в моей квартире.
Обвиняемые в задушении князя Аренберга Шишков и Гребенников не сознавались в преступлении, и это обстоятельство причиняло большую досаду всем присутствовавшим властям. Многие явно выражали мне свое неудовлетворение неспособностью органов дознания добиться от преступников повинной. Щекотливое положение, в которое я был поставлен благодаря упорному запирательству арестованных, заставило меня доложить обо всем происходившем моему непосредственному начальнику, генерал-адъютанту Трепову. Трепов тотчас же приехал в управление и вошел в комнату, где содержался Гребенников.
— У тебя третьего дня борода была длиннее, когда тебя видели в доме князя Голицына! — сказал генерал, в упор глядя на Гребенникова.
Гребенников, однако служивший когда-то письмоводителем у следователя, сразу понял, что его хотят поймать на словах, и, несколько подумав, с большим спокойствием ответил:
— А где же этот дом князя Голицына! Как же могли меня там видеть, когда я и дома-то этого не знаю!
Результата этот допрос не дал никакого. Шишков также не сознавался, отвечая на все вопросы или молчанием, или фразами: «Был выпивши — не помню, где был».
Прокурор, бесплодно пробившийся с Шишковым битых три часа, заявил мне, что ни ему, ни следователю ни один из преступников не сознается.
— Хотя для обвинения имеются уже веские улики, — сказал он в заключение, — но было бы весьма желательно, чтобы преступники сами рассказали подробности совершенного ими убийства.
